Шанни объяснила:
– Я мало что смогла считать благодаря измерениям навскидку. Не буду же я ходить, поигрывая рулеткой, вокруг дядиного крыльца. К тому же, вы сами сказали – со стороны дома хода нет. Как только я нечаянно оказывалась там, возникал доместикус с салфеткой, перекинутой через руку, или он же, в фартуке и с карнавальной шваброй.
Судя по усмешкам и вытянутым лицам присутствующих, удивительные способности доместикуса были им знакомы.
Даже Энкиду с его непринуждённым умением вписываться в любые закоулки, где пахло землёй, и тот ощущал неудобство, когда доместикус проделывал свои трюки.
Весь день держалась жара такой силы, что Биллу не пришлось бы нагревать камень на костре, буде у него возникло бы желание пошутить.
Вечером Энкиду рано завалился – жара изнурила и его. Подступающая прохлада оказалась необычайно приятной: кажется, дух огня договорился с духом усиленной влажности. Лёгкий, почти неприметный озноб, шаля, скользил по коже самым тоненьким ветерком: первым за много вечеров.
Энкиду задремал и за пару минут дрёма увела его в глубокий сон.
Сон оказался коротким. Что-то пробудило его. Открыв светлые не сонные глаза он увидел на подоконнике листок, прижатый камнем.
Лень и неторопливость движений, порождённые жарой за эту неделю, сразу покинули его: отлепив себя со своего низкого ложа, с которого он убрал всё, напоминающее о постельных принадлежностях и, оценив скромность Шанни, Энкиду развернул листок. Поглаживая себя, как не подлежащий обработке драгоценный камень, он тщательно проследил взглядом и пальцем линии на рисунке.
Одни вели под прямоугольник, на котором значилось «старые покои», другие подлезали под завал в конце широкого короткого коридора на северо-востоке. Энкиду вспомнил, что когда Мардук водил их по замку, то с небрежной отмашкой молвил: «Злое место. Здесь пришлось срезать крыло – реставрации не поддаётся».
С него и начнём. Пунктир особенно понравился Энкиду, и он надолго прижал его большим пальцем. Да, молодец леди.
Не только Энкиду получил послание, но не все леди отличаются похвальной скромностью.
Первая ночь после Великой Жары убаюкала Билла богатым запахом остывающих трав, а потом принесла и подарок: запах соли и водорослей. Ветер, едва родившись на западе, сменился на восточный и летел над волнами океана, пока не долетел до окна царского сына.