– Дело в том, девушка, что поезд остановился рядом со специальным тоннелем, – обстоятельно объясняет он мне. – Планировалось, что здесь будет раздвоение и переход на другую ветку, а при Союзе – это был более-менее прямой путь в убежище, но об этом надо знать… Я ответил на ваш вопрос?
– Да, спасибо, – благодарю я военного.
Мне понятно только одно – мы здесь в полной его власти, и никто не придёт на помощь, если что. Это значит… Какая разница, что это значит, у меня-то выбора вообще нет. Хочется стать маленькой-маленькой и спрятаться так, чтобы не нашли, но это, к сожалению, невозможно. Даже если он соврал о том, что за пределами бункера смерть, проверить это всё равно невозможно.
– Столовая, – сообщает Вячеслав Игоревич, показав на двойную дверь. – Дальше у нас классы, медицинские комнаты и специальная.
Он как-то очень выделяет это слово, отчего становится немного жутковато, после чего даёт час Вере для того, чтобы назначить дежурных по кухне, потому что через два часа должен быть обед. К тому же времени должно быть и расписание работы, а пока мы можем отдыхать, приходить в себя. Ну, так он говорит, а я…
Я чувствую себя так, как будто всё происходит не со мной. Военный ещё что-то про одежду говорит, но я просто уже ничего не соображаю, мне выть хочется от безысходности, но при всех выть я боюсь – за это тут бьют. А я не люблю, когда больно. Этого, по-моему, никто не любит. Но сейчас такое ощущение, как будто это не я стою здесь, не мне всё говорится, а я просто смотрю фильм-катастрофу по ящику.
Мне ничего не хочется делать, ни о чём говорить, я будто робот… Просто отключаюсь от происходящего и прячусь где-то в глубине меня. Там всё устроено так, как мне нравится, поэтому я даже и не задумываюсь ни о чём. Валера меня ведёт куда-то, а мне просто всё равно, потому что прежняя жизнь рухнула и что теперь делать, я просто не знаю.
Странно, почему другие ведут себя так, как будто ко всему привыкли? Не истерят, не рвутся к родителям – или просто я этого не вижу? Я же здесь никого не знаю! И ещё непонятно, что случилось. Заканчивается двадцать первый век, всё вроде бы в порядке…, хотя я за политикой не слежу. Вот, говорят, в двадцатых чуть не началось, но всё разрулили вроде бы, а сейчас чего? И не спросишь уже никого… Смысла просто спрашивать нет.