Затворённое небо бесстрастно и глухо;
Между бледных созвездий легла кобылица,
Над землёю навесив мухортое брюхо.
И струится с высот серебристая грива,
На сентябрьском ветру завивается в косы;
Удручённо глядит запоздалая нива,
Как морскою волной отливают покосы.
На асфальт перекрестий садовых дорожек,
Где налипшие листья прозрачны и квёлы,
То рассыплется горсть пенопластовых крошек,
То роятся, роятся белёсые пчёлы.
И хотя всё серьёзно, как быль или небыль, —
Снег по-зимнему падает прямо за ворот, —
Кобылица проснётся, откроется небо
И лучами замоет побеленный город.
***
Пусть на сонном маршруте особых предвестников нет,
Времена парусами уныло повисли на реях —
Я мечтаю доплыть до черты, за которой рассвет
Вспыхнет новым светилом – и тёмное сердце прозреет.
Там усталый апостол достанет из волн свой улов,
Серебристые рыбы блеснут одесную-ошую;
Но тогда надо мною исполнится истинность слов,
И отверстое небо вовек ни о чём не спрошу я.
Может, просто к покою потянется бренная плоть —
Хоть кого изведёт череда безнадёжных скитаний,
Только вымолвлю сердцем: «Воистину прав Ты, Господь!» —
И на веру приму роковой парадокс мирозданья.
***
…И однажды меня убьют, а я не поверю.
Даже если вдруг буду падать, как спелый колос,
И когда по округе всей разнесёт потерю
Кто-то очень родной и близкий рыданьем в голос.
И не дрогнут нисколько, нет, разбитые губы,
Лишь, промокнув насквозь, прилипнет к спине рубаха.
Так и буду стоять, моргать и хихикать глупо,
Не подумав даже закрыться рукой от взмаха;
И безмолвно сползать на землю, бледней бумаги;
На каком-то тряпье подмятом неловко лёжа,
Осязать меж пальцев горячие струйки влаги
И в людскую злобу не верить, не верить всё же.
***
Соберутся иерей с причтом,
Кто-то станет голосить громко —
Обо мне пойдёт молва-притча,
Мол, убита наповал громом.
Мол, как треснет пополам туча,
Да как рыком закладёт уши —
По всему видать, грехов куча…
А мне басни недосуг слушать —
Кто судил меня «судом Линча»,
Тот и дома у меня не был —
Я на пряничном коне нынче
Уезжаю прямиком в небо.
Пусть дорожка пролегла криво,
Но теперь я в стременах крепко.
Земляникой отдаёт грива
И иным ещё, слегка терпким.
Нет коню тому цены-платы,
И ступает он, живой, строгий —
Что ни шаг, то серебро-злато,
И не вязнут в облаках ноги.
А под нами – желтизна – донник,
Ясно светятся поля рожью.
Поспешай, скачи, скачи, коник —