Мисс Лотти действительно отчётливо помнила это время. Она часами сидела в отцовском кабинете, с трудом удерживаясь на слишком массивном стуле, и ожесточённо боролась с расходной книгой, которую её детский мозг был не в состоянии понять. По её щекам текли злые слёзы, а горло то и дело сдавливал кашель очередной простуды, но ни ей, ни Мэри не было никакого дела до её состояния. Значение имели цифры, расчёты и обязанности – а ещё монотонный голос горничной, стоящей за её спиной и раз за разом вносившей правки, потому что всё должно было быть идеальным с первого раза.
– Постарайтесь сильнее, моя леди. Этого недостаточно. Вы Рочестер, вы должны уметь это. Никто, кроме вас, не может защитить поместье, шахты и прекрасные Кливденские яблони.
О, Мэри обожала Кливден – она выросла там и упоминала яблоневые сады при любом удобном случае, так что в голове бывшей баронессы это место было недостижимым раем, тихим уголком, за который она должна стоять насмерть.
Идею о том, что она Рочестер, которая обязана биться за свою землю, невзирая ни на что, Шарлотт пронесла сквозь всю свою первую жизнь. Она буквально сгорела, спасая бухгалтерские книги, и действительно не жалела об этом решении. Главная же ирония была в том, что она до самой смерти так и не увидела столь часто упоминаемые ею Кливденские яблони.
А потом она переродилась, и всё, что она считала непреложной истиной, обернулось ложью.
Оказывается, отец любил свою семью и никогда не жертвовал временем, проводимым с ними, ради новой сделки. Оказывается, он был добрым человеком, который не бил своих детей линейкой и всегда прощал им их ошибки. Да, он действительно проводил много времени за делами, железной рукой руководя своим кусочком Юга, но у него были выходные, он никогда не пропускал приëмы пищи и имел чëткое расписание. Если он болел, он вызывал врача, а не работал, пока не начнёт харкать кровью. Он доверял своим родственникам и вовлекал их в семейный бизнес, а не тянул всё в одиночестве, ночуя в собственном кресле. А ещë – вëл светскую жизнь, проводил время в мужском клубе с друзьями и делал кучу всего, чего бывшая баронесса никогда не могла себе позволить. Даже еë братья жили в своë удовольствие, не собираясь отказываться от дружбы ради торгов, и никто во всëм Рочестере не осуждал их за недостаточную любовь к Кливденским яблоням. Тот же Лео просто делал, что хотел, и родители любили его также сильно, как саму Лотти, Марселя или Кларенса. И пусть сейчас у Рочестеров было меньше дохода, чем в мире бывшей баронессы – все они явно были гораздо счастливее.