– Итак, сегодня мы продолжим наше знакомство с творчеством великой Мурасаки Сикибу, – провозгласила она. – Я предлагаю вам внимательно изучить новый отрывок и выразить те глубинные чувства и образы, которые пробудятся у вас в душе.
После этих слов она начала декламировать стихотворение высоким, проникновенным голосом:
Хоть настала весна,
Но белеет, покрытая снегом,
Вершина горы.
И когда этот снег растает,
Никому не дано узнать.
Марина завороженно слушала эти прекрасные строки, будто погружаясь в древнюю, таинственную атмосферу. Её сердце наполнялось тихой грустью и восхищением перед красотой этих слов. Она чувствовала, что состояние сознания, в которое её повлекла эта поэзия, очень сильно контрастировало с суетливой, напряжённой атмосферой её старой школы.
Когда преподавательница закончила чтение, последовали несколько мгновений глубокой тишины. А затем все ученики зашелестели голосами, начав размеренно обсуждать услышанное.
Марина, осторожно поглядывая по сторонам, с удивлением поняла, что у многих на лицах можно было увидеть отражение таких же глубоких, почти мистических переживаний. Казалось, стихотворение затронуло в их душах какие-то сокровенные струны. «Мурасаки… где-то я это уже слышала…» – пронеслось вдруг в голове у Марины.
Но Норико, заметив её задумчивый взгляд, доброжелательно подтолкнула подружку локтем.
– Видишь, как всем понравилось? Каждое утро мы начинаем с чтения традиционной японской поэзии. Это помогает нам настроиться на учёбу и погрузиться в атмосферу гармонии, – она посмотрела на собеседницу с видом заумной лекторши.
Та неуверенно кивнула, снова украдкой оглядываясь по сторонам. Всё это казалось на удивление отличным от привычной школьной рутины. Эта отрешённая, умиротворённая атмосфера словно бы втягивала куда-то, пробуждая в сердце что-то давно забытое и очень ценное.
Слова этого коротко стихотворения как будто бы погрузили Марину в какой-то особый, сосредоточенный транс. Её воображение рисовало образ одинокого, печального сердца, томящегося в тенетах давно забытой тоски. Мелодичность и величавость строк пробуждали в ней отголоски неких тайных чувств, затерявшихся где-то в недрах собственной души.
Она уже совсем не замечала остальных учеников, всецело погружённая в созерцание открывающихся ей духовных горизонтов. Её внутренний мир, казалось, расширялся, будто соприкасаясь с чем-то первозданным, вечным и неведомым.