Писатели, в основном, поэты, чьи сочинения учили и учат в школе, любили шутить. Про Моисея: «Для Моисея есть только два поэта: он сам, и его Венера». И это всегда в рифму. Я дословно не помню и пишу тут на другом языке. Может, и хвалили меня очень много, потому что хвалил Моисей. Кстати, вроде ещё говорили о нём, мол, он заболел болезнью дивной – венерической.
Вот так всегда – шутя, любя, обо всём. Даже это вечное противостояние двух творческих союзов в моей памяти осталось в виде шуток-прибауток. Порой и похороны становились поводом для такого. Моисей часто говорил про одну писательницу, об её таланте, о том, что она особенная, не от мира сего. Пришла с лопатой, сказала, что идёт хоронить сына. Ему с трудом удалось объяснить, что так не делается, помог деньгами и с организацией всего. Позже другой председатель говорил, что в союзе денег нет даже на некролог, не говоря уже о венках. А были они в пору председательства Моисея Ефимова? Из сейфа доставалась только водка, денег я не видела. И пили они на свои, а не пропивали чёрную кассу в 90-е, как две их любимые поэтессы.
Будучи писателем, общаясь с ними, не пить – себе вредить. Так и без них у меня была хорошая школа. Быть ментом и не пить вообще западло. Про меня, наверное, думают, что давно спилась, на дне. Могла бы, только есть у меня фирменный секрет – я не похмеляюсь. До дна бутылки дойду, правило трёх рюмок на меня не действует, но дальше уже как-нибудь без меня. Хоть сто мемуаров напишу, обелить себя не удастся, всё равно будут считать алкоголичкой. Как и дурой. Умной меня считал только Моисей Ефимов. Эпистолярный жанр требует работу ума. Вот в письмах я и «обелила» себя. Хотя в 2000-х мы уже дружили и в реале.
В начале было только слово. «Благую весть» обо мне привезли в столицу тот же Василий Сивцев и Семен Руфов. До того момента Моисей знал меня только по моим стихам.
Важен не ум, а фейс. Для дела. А чтобы писать дальше, мне и фейс менять не надо. Моисея Дмитриевича давно нет. Потому для всех я дура навсегда. Оно и ладно, быть умным ныне неприлично, невыгодно, неудобно и даже опасно.
Кстати, мой зелёный сундук, доставшийся от предков, хранит не только письма поэтов. Нашла моё первое поздравление маме с 8 Марта. Помню, как задолго до праздника клеила в тетрадочку фантики от моих любимых конфет, и подарила её любимой маме. В ту пору писать я не умела, поздравила, как могла. Позже долгими зимними вечерами украдкой копировала мамину вышивку обычными нитками. Мое первое и последнее рукоделие. Шить и вышивать – это не моё. Как-то внучка спросила: «Что у тебя, бабушка, в сундуках?». В старые времена бабки прятали в сундуках или приданое потомкам, или свой погребальный прикид. А в моих сундуках одна макулатура. В них – вся моя жизнь…