Пирожное вкусное, приятно холодит язык. Крем мгновенно превращается в сладкую жижу, стоит только облизать ложку. Славка отпивает сок, и над губами у неё появляются вишнёвые усы. Я аккуратно стираю их салфеткой. В голове возникает такая панорама – брата нет, семья развалилась, а я сижу со Славой в кафешке и пожираю пирожные. И сижу я только потому, что случившегося не исправишь, семью не починишь. Делать мне больше нечего, как здесь дурака валять.
– Я вчера на рассказ Гелприна наткнулся, – говорю.
У Славки на ложке – кусок сметанного торта, а в глазах – любопытство, мол, ну и что ты там такого начитал, умник?
– Эдакая антиутопия. Люди перестали читать книги. Совсем. А робота за интерес к ним, как его… Утилизировали.
– А в конце пришли дети и захотели учиться литературе, – Славка отправляет кусок в рот.
– Ты читала? – удивляюсь.
– Давно. Я вообще фантастику не люблю, Паш, – ещё один кусочек оказывается на ложке. – Но этот случайно нашла. После меня хоть потоп, помнишь? Вот честно, пофиг. Мы всё равно ничего не изменим.
Она, конечно, права, но от всего этого веет полнейшей безнадёгой.
– Нравится, да? – спрашиваю зачем-то, указывая на торт.
– Вкуснотища. Ты же знаешь, я готова душу за них продать, Веснушкин, – смеётся Слава.
– Знаю, пацанёнок, – отвечаю.
Взаимный обмен колкостями закончен, хотя это, скорее, телячьи нежности. Самому противно, не поверите.
Слава откидывается на спинку дивана и поправляет воротник рубашки. От торта остаются крошки на тарелке. Сок в стакане отчего-то напоминает кровь.
Застрять бы здесь навсегда, в этой ламповой кафешке, Слава напротив, пирожные съедены, но можно взять ещё. Здесь нет ноющей матери, отцовских недоВенер и его самого, предпочитающего делать вид, что ничего не случилось. Идиотизм. Здесь возникает ощущение, что и жизни вокруг нет, точнее, она происходит не с тобой, а ты выбрал момент поудачнее и застрял в нём.
– Ещё по пирожному? – спрашиваю.
Слава улыбается.
– Мне достаточно, – она берёт стакан и делает глоток.
Сок растекается по стеклянным стенкам, будто краски на полотне.
Я медленно вспоминаю. Мне восемь, и брат гуляет со мной в парке развлечений. На дворе июль, жара, солнце припекает мне голову через тонкую кепку. Я хочу мороженое.
– Нельзя, – говорит мне Гоша, – нельзя, когда на улице такая жара.