«Пофилософствовать насчет любви N. мог, но любить – нет», – выводит Чехов, как это часто у него бывает, общую формулу в записных книжках. Она не раз конкретизируется в повестях и рассказах.
Фабула «Верочки» напоминает тургеневскую «Асю». Однако здесь «русский человек на рандеву» оказывается в максимально выигрышной позиции. Между чеховскими персонажами, в отличие от тургеневских, нет внешних барьеров вроде тайны происхождения героини или опекающего ее осторожного брата. Огнев молод, свободен, тонок, поэтичен, увлечен героиней, к тому же она сама объясняется ему в любви. Казалось бы, «тут позвольте мне жениться». Вместо этого герой испытывает «резкое, неприятное чувство неловкости», потом бормочет что-то невразумительное, злится на себя, раздражается на нее – и, кажется, опять успокаивает себя «философскими» мыслями о бессилии души и ранней старости.
«Первый раз в жизни ему приходилось убедиться на опыте, как мало зависит человек от своей доброй воли, и испытать на себе положение порядочного и сердечного человека, против воли причиняющего ближнему жестокие, незаслуженные страдания. ‹…› Ему хотелось найти причину своей странной холодности. Что она лежала не вне, а в нем самом, для него было ясно. Искренно сознавался он перед собой, что это не рассудочная холодность, которою так часто хвастают умные люди, не холодность себялюбивого глупца, а просто бессилие души, неспособность воспринимать глубоко красоту, ранняя старость, приобретенная путем воспитания, беспорядочной борьбы из-за куска хлеба, номерной бессемейной жизни».
«Иван Алексеевич Огнев помнит…» – начинается рассказ. Хотя о дальнейшей судьбе героя ничего не известно, возможно, воспоминание об этом вечере останется лучшим в его жизни, точно так же, как воспоминаниями о несбывшемся живет художник в «Доме с мезонином»: «А еще реже, в минуты, когда меня томит одиночество и мне грустно, я вспоминаю смутно, и мало-помалу мне почему-то начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут и что мы встретимся… Мисюсь, где ты?»
Вместо людей сталкиваются где-то в мировом эфире их смутные воспоминания. Праздник души кончается слишком быстро. «Трезвое, будничное настроение овладело мной, и мне стало стыдно всего, что говорил у Волчаниновых, и по-прежнему стало скучно жить» («Дом с мезонином»).