особого свойства, однако вполне сопоставимая с идеями Толстого, Достоевского, всей большой русской литературы.
Впервые, пожалуй, об этом четко сказал Горький в понравившейся Чехову статье о повести «В овраге»: «Его упрекали в отсутствии миросозерцания. Нелепый упрек! Миросозерцание в широком смысле слова есть нечто необходимо свойственное человеку, потому что оно есть личное представление человека о мире и о своей роли в нем… У Чехова есть нечто большее, чем миросозерцание, – он овладел своим представлением о жизни и таким образом стал выше ее. Он освещает ее скуку, ее нелепости, ее стремления, весь ее хаос с высшей точки зрения»[4].
Чуть раньше Горький написал самому Чехову о «Дяде Ване»: «Другие драмы не отвлекают человека от реальностей до философских обобщений – Ваши делают это»[5].
Парадокс, однако, в том, что «мировоззрение», «общие идеи», «веру» постоянно отрицал сам Чехов.
«Политического, религиозного и философского мировоззрения у меня еще нет; я меняю его ежемесячно…» (Д. Григоровичу, 9 октября 1988 г.; П 3, 17).
Но подобные автохарактеристики нельзя воспринимать в прямом, буквальном смысле. Они нуждаются в интерпретации. Ведь одновременно Чехов говорит и так: «Попы ссылаются на неверие, разврат и проч. Неверия нет. Во что-нибудь да верят…» (П 3, 209).
Под общей шапкой философии можно увидеть две существенно различающиеся тенденции, две системы мысли.
«Внутри древнегреческой философии, – замечает историк философии, – обозначилось… разграничение, также ставшее в позднейшей истории одной из важнейших проблем философии. С одной стороны, философия как хранительница знания начинает систематизировать накопленное знание, классифицировать его, исследовать логические законы и категории познания и т. п. Такой философия предстала у Аристотеля. С другой же стороны, в философии проявляется и такая линия, которая в большей или меньшей степени индифферентна к „рационализированному“ знанию, если выразиться современным языком. Свои основания это направление, получившее позднее имя „философии жизни“ в самом широком, неакадемическом значении этого термина, ищет в самом человеке. Методы философии, в частности диалектика, используются лишь для того, чтобы поколебать устоявшиеся представления и посеять сомнение в их истинности. В то же время эта философия требует от человека самоуглубления и самопогружения, внутренней сосредоточенности и отрешенности от всех внешних атрибутов жизни. Так выявляются два рода знания, равно противополагаемые обыденно-житейским представлениям, равно претендующие на универсальность и общезначимость, но отличные по своим основаниям. И уже в древне-античной философии выявляется одна специфическая особенность второго рода философского знания – оно оказывается, в отличие от строго логичного и формализуемого знания… не поддающимся систематизации, почти невыразимым; знание это объявляется внутренним достоянием каждого отдельного человека, но оно обладает в то же время общечеловеческой и универсальной значимостью»