– Может, сделаем ребенка? Что скажешь?
Ребенок в ее сознании был как бы новым шагом навстречу настоящему мужчине, но совершенно не обязательным, скорее подсказкой, скрытой в ее голове, как и в голове любой женщины. Виола от нее отмахнулась, сосредоточившись на самой себе.
Она тяжело пережила ранний развод родителей, ей было пять лет, когда папа не вернулся домой. Мать впала в уныние на целый год, и из всего этого долгого года Виола запомнила прежде всего ее глубокую печаль и тоску, которая полностью завладела жизнью женщины и ее маленькой дочери. Потом приходили и уходили разные мужчины, и каждый раз мать как одержимая со всей серьезностью погружалась в новые отношения. Она растила дочку так, словно та была ее подругой, и, едва дождавшись, когда Виола созреет, вывалила на нее полный мешок своих горестей, своей беспомощности, денежных проблем, мужских низостей, интимных признаний, не говоря уже о бесконечных эпитетах в адрес отца: «Эгоист, засранец, никчемный человек».
Виоле было хорошо с отцом, ей нравилось проводить с ним время, он был человек спокойный, математик с откровенно коммунистическими взглядами, страстный любитель парусного спорта. Она вспоминала, как на летние каникулы отец брал в аренду маленькую парусную лодку, как сверкало и переливалось море, как они ловили морских ежей (к иглам самок постоянно что-нибудь прицеплялось). Он и умер на лодке. Один. Приступ тахикардии. Он оставил в сердце Виолы ледяную пустоту, но что еще хуже, с его уходом рухнула стена, за которой она могла укрыться. С ним канули в вечность счастливые деньки на море, банки консервированного тунца, книжки Сальгари и ветер в голове – и все это в злосчастные подростковые годы.
Дети, думала она, дорого расплачиваются за жизнь своих родителей. Им нужно быть неимоверно взрослыми, чтобы пережить детство, – организованными, сильными. Твердо стоящими на земле, чуждыми самолюбования. Ей никогда и в голову бы не пришло, что мысль о ребенке может быть связана с желанием, она не принимала в расчет цепкую хватку любви, инстинкт слияния с другим. Властное веление времени. Призыв к жизни.
Когда она впервые спросила: «Может, сделаем ребенка?» – говорило ее тело, а не голос.
Паоло что-то пробурчал, входя в нее, ему отныне не нужно было контролировать оргазм; ее слова освободили его от необходимости резко отстраняться, вытираться; теперь можно было оставаться слитыми воедино, как они слились воедино, полагая, что Виола забеременеет после первого же соития. Они расстались с этой мыслью только после третьего месячного цикла, и тогда на ее лице появились разочарование, уныние и мука. Ее печальное настроение невольно передалось Паоло, у него в голове не укладывалось, отчего такая сильная любовь не хочет давать плоды.