В один вечер тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, я, как ни в чём не бывало, вернулся домой из храма после празднования введения во храм Пресвятой Богородицы. На улице было темно- как, впрочем, и всегда бывает-, и лишь благодаря фонарям, являющимися по существу простыми столбами, на верхушках которых закреплены факелы, хорошо виден ровно расстилающийся по поверхности густой чёрный дым. Как и в случае с городом, у тумана этого не было чёткого названия- кто-то называл его просто "тьмой", другие- "нечистой силой", и так можно бесконечно продолжать, да мой рассказ снова растягивать. Идя домой, я с презрением и отвращением поглядывал на него, ведь всё-таки это ж плод бога языческого. Но в отличие от жалких и гнусных язычников, мне, как и другим праведным христианам, не было страшно находиться посреди тёмной пелены, потому что я тогда был твёрдо уверен- господь всегда со мной, и в нужный момент он мне поможет.
На подходе к дому я оглянулся. Обычно именно здесь лежали в полумёртвом состоянии нищие, прятались убийцы и были прочие негодяи. На удивление в этот раз не было никого- полная тишина, полная пустота. Не было даже следов борьбы… ну, как не было. Были лишь большие, неровные полосы, по виду которых стало ясно, что кого-то волокли. Складывалось впечатление, словно язычники всех с улиц подобрали и принесли в жертву как больных- очистили от "грязи", как они их так называли, как того уже давно хотели. Пресвятой Господь был бы опечален таким бесчеловечным обращением к такой группе людей, ведь, несмотря ни на что, они не заслужили такой судьбы, но вряд ли бы божество одного верования смогло бы что-то сделать с почитателями другого.
И вот я внутри своего жилища. Внутри было холодно и темно. Первое, что я сделал, так это поочередно зажёг везде свечки, в том числе и те, что окружали иконы Христа, Богоматери и архангела Михаила. С каждой последующей горящей свечой, свет и небольшое тепло всё больше оттесняли тьму и жуткий холод, просочившиеся из дверного проема, пока и вовсе не выгнали. Хоть и стало светло, холод всё же остался, правда мощь его немного ослабла.
Ну а далее всё как обычно: растопил печи- первая, в доме, служащая мне ещё и кроватью, и вторая в бане-, приготовил себе варёный картофель, да набрал себе большую ручку кваса. Сходил в баню, помылся, а как вернулся домой, сразу начал есть. Я не вижу смысла подробно расписывать свой быт, в этом просто нет нужды, оттого обойдусь таким кратким изложением. Опустошив глиняный горшок и деревянную сотку, я подошёл к иконам, помолился как следует, естественно за всё хорошее, за господа, залез на теплую от огня печь, и тут же провалился в глубокий сон.