С Максом несколько милиционеров почти сразу отказались работать. Одни сетовали на его внешность, мол не подходящая для сотрудника. Другие говорили о том, что он ничего не хочет делать и все время спорит. Когда же дошла до меня очередь работать с ним в одном наряде, то я, на удивление, очень быстро нашел с ним общий язык. Внешность его меня совершенно не смущала, в отличии от остальных. В то время я сам еще был довольно молод и не судил о людях по стереотипам, развешивая ярлыки. А вот насчет характера, да. Он у него был. Макс был несговорчивым и достаточно прямолинейным. Но в этом мы были с ним похожи. С той лишь разницей, что проработав в органах какое-то время, я уже научился правильно ставить вопросы, чтобы и самому отстоять свое мнение и не задеть «высокие» чувства людей, которые считали себя большими начальниками. Власть, знаете ли, даже маленькая не может не сказываться на человеке, особенно, если человек сам не слишком значителен. Я это уже к тому времени хорошо понял и знал, как надо с кем общаться. Кроме того, я уже и сам обладал некоторой авторитетностью и создал себе имидж упертого сотрудника, который готов идти до конца, отстаивая свое мнение. Так, что мне было проще, чем ему. Мы вскоре с ним сработались и мне даже нравилась его дерзость и напористость. Приходилось лишь корректировать ее, чтобы она шла в нужном русле и не занесла его самого за черту, где уже будет невозможно что-либо исправить.
– Тридцать первый сотому! Тридцать первый сотому на связь! – из радиостанции, закрепленной внутри автомобиля, донесся голос дежурного. Судя по его напористой интонации, дело было срочным. «Мир 100» или просто сотый – это был позывной дежурной части отдела милиции на территории которого мы работали, и соответственно, обязаны реагировать на все сообщения, поступающие от местного дежурного.
– На связи, тридцать первый, – я тут же ответил.
– Убийство, адрес … (дежурный назвал адрес, который находился не далеко от нас, и в этом районе не было пешего патруля). Срочно!
Последнее слово можно было и не говорить. Если убийство, то это всегда означало «срочно», так же как, в принципе, и любое другое преступление. И дело было не всегда в какой-то личной ответственности (хотя, и она была безусловно), а скорее даже в каком-то профессиональном инстинкте, который просыпался в нас, когда мы слышали о совершенном преступлении. Мне сложно описать природу этого явления, но кажется, что это нечто очень древнее, что скрыто в глубинах нашего подсознания, В такие моменты оно вырывалось наружу и заставляло, несмотря на усталость, лень или плохую погоду, рыскать по всем самым грязным и опасным местам в поисках преступника. Ну, кроме того за преступления, раскрытые «по горячим следам» нам, как наружным службам, очень часто давали премии. Они, конечно, были не большими, но при нашей низкой зарплате, мы были рады и этому.