– Я тоже люблю тебя, Гас. – Моя гостья улыбнулась и вдруг отпустила свои объятия и присела передо мной на корточки, так что ее лицо стало ниже моего, но все же сделалось таким неожиданно близким, что я чуть не ахнул. – Разве можно не любить такого красивого и умного мальчика, как ты? Нет, нельзя. Никто не устоит перед твоими чарами, мой дорогой, точно так же, как сегодня не устояла и я. – Она протянула руку к моему лицу и снова погладила меня по щеке. – Сделаешь для меня кое-что?
– Все что угодно! – выпалил я горячо и женщина засмеялась.
– Нет, что угодно не надо! Нужна сущая безделица. В вашем баре найдется парочка пустых конвертов с марками и два листка чистой бумаги?
– Думаю, да… Отец часто рассылает всевозможные письма… Своим армейским друзьям, своим женщинам, бабушке и дедушке в Детройт и всем остальным, так что у него просто целый ящик всяческих конвертов и прочего барахла… – я мог продолжать говорить до бесконечности, но моя королева приложила свой палец к моим губам, призывая меня замолчать.
– Принеси, пожалуйста, конверты, бумагу и ручку, Гас. И знай, сделав это, ты совершишь еще один подвиг.
– Спасу еще чью-нибудь жизнь? – спросил я и женщина кивнула.
– Мою, во второй раз.
– Хорошо, я сейчас принесу. – Улыбнулся я. – Я мигом!
Сорвавшись с места, я бросился прочь из зала в коморку отца, где перерыл все бумажки, чеки, счета и документы в ящике его стола, но все же отыскал два конверта, два чистых конверта с марками и большой блокнот с отрывными листами, и, прихватив с собой пару ручек, не зная, которая из них пишет, вернулся обратно в зал. Моя королева уже ожидала меня, сидя за своим столиком. Лицо ее больше не хранило отпечатка былых слез и скорби, напротив, облик ее приобрел некоторую подлинную завершенность, если не сказать решимость. Она курила очередную сигарету, которую тотчас затушила, стоило мне только подойти ближе, и молча приняла из моих рук канцелярские сокровища, при помощи коих я намеревался спасти ей жизнь окончательно, тем самым обессмертив свое имя в ее сердце.
Чтобы не мешать моей королеве совершать свой тайный, полный чего-то значительного и важного ритуал, я отошел на два шага от столика и, остановившись на этом почтительном расстоянии, пребывал на нем все те несколько минут, пока она набрасывала свои письма. Она наносила на листки бумаги неровные строчки, как мне показалось со стороны, в обоих случаях совершенно идентичные, а я стоял в стороне, как верный паж и наслаждался своим служением и своей ничтожной пользой, будто бы речь шла о самом большом удовольствии в жизни.