– По крайней мере, так мы останемся в Калифорнии, – сказал он.
Мы с родителями стояли в нашей разоренной гостиной, и Роза, которая обычно от Роя отмахивалась, теперь слушала его и кивала.
– Да, лучше бы знать, где мы окажемся, – согласилась она.
Папа написал карандашом список, где какие наши вещи хранятся, и засунул листок за ленту своей фетровой шляпы.
– Не успеете оглянуться, как мы вернемся, – сказал он.
Вообще папины эмоции менялись в зависимости от того, сколько он выпил, но, когда дело касалось семьи и бизнеса, его оптимизм пока что оказывался ключом к успеху.
Я таких надежд не питала. Прогулялась по бетонному берегу реки в поисках последней песни западных жаб. Положила полевые цветы на могилку Расти в том месте, где когда-то мама сажала мяту-шисо. Как и мама, я склонялась к тому, что мы вряд ли вернемся, и если даже вернемся, то прежними нам уже не бывать.
Когда в конце марта 1942 года мы прибыли в Манзанар, там уже стояли каркасы бараков, которых было более пятисот. Мы ехали караваном в сопровождении военной полиции. Я выбралась из папиной “модели А”, и у меня сжалось сердце. Ветер выл, трепал волосы, полоскал юбку, втягивая ее между ног. Военная полиция немедля конфисковала нашу “модель А”, и у папы вытянулось лицо, как будто он наконец понял, чего мы лишились.
Лагерь, разделенный на тридцать шесть жилых блоков, состоял из четырнадцати строений, каждое размером сто футов на двадцать, в два ряда по семь бараков. В каждом бараке было четыре комнаты. Мы жили в комнате с матерью Роя, его овдовевшей тетей и старшей сестрой, тогда как Роя определили в холостяцкий барак, тоже в Двадцать девятом блоке.
Из своего окна я могла видеть Детскую деревню, подразделение, в котором разместили сирот из трех довоенных детских домов, в том числе из Шониена, находившегося неподалеку от Тропико. Сироты, возрастом от малышей до почти взрослых, были для нас загадкой, поскольку у них была своя кухня и по большей части они держались особняком. Со временем лесоводы-иссеи разбили сад и посадили вокруг Детской деревни вишневые деревья, как будто растения могли залечить раны, связанные с перемещением.
В каждом блоке имелись уборные общего пользования, отдельно для мужчин и для женщин. Впервые зайдя в нашу, я обалдела: перегородок между толчками не было. Мама и мы с Розой ходили по нужде вместе, чтобы по очереди прикрывать друг друга курткой или полотенцем. Женские месячные, которые, пока мы жили в Тропико, проходили у нас в общем-то регулярно, в лагере полностью прекратились, что свидетельствует о том, какое ужасное напряжение мы испытывали. Вслух мы про это не говорили, не жаловались, но организм знал, что почем.