– Меня зовут Грасс, я из Монмута.
– Из Монмута? – удивился кузнец, перегнулся через плетень и с сомнением взглянул на костыль, торчавший из-под закатанной правой штанины. – Далеко. Ты менестрель?
Путник сложил брови скорбным треугольником и вздохнул.
– Можно и так сказать. Могу спеть за миску бобовой похлебки и кружку эля. Две кружки эля.
Блейк отмахнулся в раздражении.
– Не до песен! Сельма, дай ему еды и кружку эля!
– Две, – невинно поправил гость.
Блейк скрипнул зубами от такой наглости и бросил жене:
– Две.
Вернувшись в кузницу, он поднял нож и снова попытался понять, как у маленькой девочки получилось загнать его так глубоко. Пожалуй, из всех странностей, которые он замечал за подрастающей дочерью, эта была самой необъяснимой. А странностей хватало: например, Аластриона очень редко плакала и капризничала, предпочитая выражать эмоции долгим и немигающим взглядом, от которого становилось не по себе. Все детские хвори обходили ее стороной, девочка вообще отличалась завидным здоровьем, и это тоже вызывало много вопросов. А еще она обладала крепкой хваткой: однажды вцепилась в его руку своими крошечными пальчиками и сжала так, что Блейку показалось, будто он в клещи попал.
Размышления прервал громкий смех снаружи. Блейк, напрочь позабывший о госте, выглянул и, к своему неудовольствию, увидел, что тот уже сидит в его дворе. Держа миску с похлебкой на согнутом левом колене, он с аппетитом жевал, умудряясь при этом рассказывать что-то веселое, а стоявшие рядом Сельма и Аластриона хохотали.
Блейк, почувствовав, как вскипает раздражение к бродяге, выкрикнул:
– Что там у вас за веселье?!
Дочь повернулась.
– А Грасса орел в свое гнездо утащил! Вот такой! – выкрикнула она звонким голосом и в восхищении широко расправила руки, давая понять, насколько орел был большим.
– Сказки!
– Не сказки! – твердо возразила дочь и отвернулась.
Гость смел остатки похлебки лепешкой, одарил окрестности смачной отрыжкой, чем вызвал очередной приступ смеха, и с благодарным кивком отдал пустую посуду Сельме.
– Не против, если я спою песнь?
– Против! – торопливо выкрикнул Блейк.
Но его протест остался незамеченным на фоне бурного согласия жены и дочери. Грасс промочил горло долгим глотком эля и взялся за лютню.
– Песнь о смельчаке и море! – торжественно объявил он и провел грязным ногтем по струнам.