Верилось этому с трудом, но подарок я приняла охотно и была ему рада. Позвала своего помощника, и он, надев большие брезентовые рукавицы, стал вытаскивать зверюшку из клетки. Она плотнее прижалась к прутьям, зло зарокотала и неожиданно бросилась на двигающиеся к ней рукавицы.
Однако из клетки её вытянули, а вот ошейник надеть было сложнее. Для этого взяли двухметровую палку с петлей на конце, петлю набросили на зверюшку, затянули, получился ошейник, и, сколько она ни извивалась, человека достать ей мешала палка.
Тогда она стала прыгать и вдруг, оскалив клыки и судорожно забившись, вся как-то обмякла и безжизненно шлёпнулась на цемент пола.
Не отдавая себе отчёта, я бросилась к зверюшке, схватила её на руки и крикнула:
– Воды, скорее! – да так и осталась стоять, пока не почувствовала, что зверюшка приходит в себя.
К моим рукам подставили клетку, и я быстро ссадила туда опасного зверя.
Когда клетку понесли, я оглянулась и увидела маму. Она была взволнована.
– Ты хочешь с ней репетировать? – спросила она меня.
Я кивнула головой.
– Но ведь с рысями никто еще не работал.
– Почему с рысями? Это же камышо…
– Нет, рысь. Обрати внимание – у неё только начинают появляться кисточки на ушах, а баки[6] очень заметны. Рысёнку месяцев восемь, не больше. Подумай хорошенько! Эта Котька страшная.
Но я всё равно целыми днями пропадала около рысьей клетки. Мне сделали палки с остриём на конце. Я насаживала на них мясо и, точно сырой шашлык, подавала его Котьке. Первые дни она не брала мясо и глухо ворчала, завидев палку. Но голод в конце концов заставил её подойти. Вскоре Котька поняла, что я вовсе не собираюсь колотить или поднимать её этими палками, и доверчиво шла, услышав мой голос: «Котька! Котька!»