А «настоящий дрессировщик» бежал в это время играть со слоном в прятки. Веселее и чудесней игры для меня не было. Я прижималась к огромной слоновьей ноге и, замерев, стояла, пока чуткий хобот наощупь находил мои бантики в косицах, карман на фартуке, где был сахар. Сахар исчезал и через секунду снова появлялся хобот, обвивал меня и вытаскивал из убежища. Удобно усевшись на хоботе, я качалась, как на качелях. Потом, держа в руках сахар, упрашивала слониху:
– Лили, Лилечка! Ну, пожалуйста, покажи мне еще раз цирк с потолка.
Лили съедала сахар и снова брала меня на хобот. Осторожно свертывала его бубликом и подталкивала меня, помогая взбираться на свою макушку.
– Мамочка, – кричала я на всю конюшню. – Я вижу тебя с потолка.
Усталые мамины глаза тотчас меня находили. Сначала смотрели строго, потом добрее, мама подходила к нам, гладила слониху и говорила:
– Ты зачем, Лили, балуешь мою Наташу? Славная и добрая слониха. А ты, негодница, – это уже относилось ко мне, – спускайся сейчас же вниз. Лили вечером работать, ты ведь не даешь ей отдохнуть!
– Мама, она не хочет отдыхать! Откуда ты знаешь?
– Если бы она хотела отдохнуть, то легла бы, а она стоит и качается,
Нет, Наташа, ты у нас ничего еще не знаешь. Иди-ка сюда, я тебе что-то расскажу.
Л спускалась вниз.
Послушай, я расскажу тебе, как снят слоны. Слоны никогда не ложатся спать. Они спят так, будто дремлют, и все стоя. А если слон лег, то, значит, не просто, а слег-заболел.
Я шептала слонихе в хобот, воображая, что говорю с ней но телефону: «Тебе трудно спать стоя, хочешь я принесу много сена, больше, чем здесь есть. Тебе лучше будет Ноги так, а живот весь на сене. Хорошо?!»
Я трудилась, таскала охапки сена и, к моему огорчению, видела, что сена мало. Я вскарабкалась на охапку, но достать до Лилиного живота не могла. Он был надо мной, как потолок. Пригорюнившись, я села на пол, где стояли слоны, и вдруг дождь из сена пролился на мою голову. Ль ли усердно обсыпала меня сеном. Я уже походила на соломенного человечка, но стояла, не шевелясь, впитывая душистый и пряный аромат. Ото был новый запах. Я видела, кfк от него затрепетали ноздри ослика Пиколлё. Он свалился подле меня и стал кататься в сене, как поросенок в лужице.
Вскоре мне наскучило щекотанье высохших травинок, и, выпроставшись, я побрела туда, где кончалась моя сказка Здесь, у клетки белых медведей, конец. К ним мне вход вое пре цен. А очень хочется подружиться с ними. Два сугроба сидят в клетке. Они не такие уж и белые, похожи на комья уличного снега, который под утро сгребают дворники. Мама убеждала меня, что они злые. Они не умеют радоваться солнцу и лесу. Глаза у них холодные и пустые.