– Нет, мне это ни к чему. Я видел одну-две фотографии, хотя находился далеко. Во всяком случае, одну помню очень хорошо – наверное, ее напечатали повсюду. Гвардеец или пожарный несет искалеченную девочку.
Тупра сделал красноречивый жест, словно говоря: “Ну вот!” Или: “Тебе этого мало?” Потом продолжил:
– Разве человек, участвовавший в таких делах, не опасен, если его до сих пор не обнаружили? Но даже если и не опасен, разве он не должен понести наказание и заплатить за свое преступление? Особенно если учесть, что нужная нам женщина – не член ЭТА, по крайней мере формально, вот почему она не была арестована – просто успела вовремя лечь на дно и затаиться. И не будет разоблачена, если кто‐то не поможет это сделать, если за это не возьмешься ты.
– Я? Человек, который уже покинул службу?
– От нас никто и никогда не уходит насовсем. Достаточно сделать один шаг, чтобы снова оказаться внутри. Лучше тебя никто с таким делом не справится, потому что у этой женщины еще и много общего с тобой. Она наполовину ирландка, наполовину испанка, то есть не принадлежит целиком ни одной стране. И на обоих языках говорит безупречно, она билингв, хотя мы не знаем, способна ли она так же легко, как ты, усваивать и любые другие языки. Она приложила руку к двум этим терактам и, вне всякого сомнения, еще к каким‐то более ранним. Но после восемьдесят седьмого года, насколько нам известно, не участвовала ни в акциях ЭТА, ни в акциях ИРА – ни как подстрекатель, ни как инструктор, ни как куратор. Когда стало известно о ее причастности к взрыву в “Гиперкоре”, она уже бесследно исчезла. Примерно так же, как исчез ты сам, когда превратился в Джеймса Роуленда, а Тома Невинсона объявили умершим. Ты несколько лет прожил, скрываясь под фальшивым именем, она живет так уже около девяти. И вроде бы отошла от дел, однако в их организации все устроено почти так же, как и в наших: ушедший может вернуться – достаточно сделать один шаг, необязательно добровольно, и не важно, сколько времени ты отсутствовал. Есть, правда, некоторое отличие: у них с этим строже, и очень мало кому позволяется уйти насовсем, наоборот, положено любой ценой и постоянно доказывать свою преданность. Хотя нельзя исключать, что эту женщину сочли выгоревшей, сочли, что она успела сделать очень много и ее можно отпустить, или сочли недостаточно фанатичной, сомневающейся, сочли, что в будущем она вряд ли им пригодится; а может, она сама захотела отойти в сторону, осознав весь ужас случившегося в Барселоне и Сарагосе. Может, подумала как следует и раскаялась. Слишком много погибших за один-единственный год, слишком много, даже если не рассматривать каждого человека в отдельности, а прикинуть общий результат, как если бы речь шла о массовой драке. А еще – слишком много детей. Мало кто способен заранее предугадать собственную реакцию, кроме полных беспредельщиков, которые не знают колебаний, как, по всей видимости, эта Хосефа из “Команды Барселона”. – Ее имя он произнес на английский манер – “Йосефа”. – Одно мы знаем точно: что‐то эта женщина тогда сделала, но ее не арестовали и не наказали. Поэтому нельзя исключить, что и она тоже из числа “беспредельщиков” и только на время затаилась или “заснула”, как называют это журналисты, и ждет своего часа, чтобы снова совершить нечто ужасное. Она одна из трех вот этих женщин. – Тупра снова медленно ткнул пальцем в снимки – в каждый по очереди. – Только какая именно? Но и действовать по рецепту мафии мы не станем. Мафия похитила бы всех трех, допросила бы и выяснила правду, если, конечно, террористка не прошла серьезную тренировку, чтобы выдержать пытки, во что я мало верю. Нет, мы так не поступаем, даже когда действуем неофициально, поскольку в любом случае представляем Королевство, да, в любом случае. Две женщины ни в чем не виноваты, и мы не позволим себе похитить несчастную мать семейства, или несчастную учительницу, или уважаемую хозяйку ресторана. В конце концов, речь идет не об открытой войне, когда в жертву легко приносят всех подряд, чтобы не рисковать. А вот террористы, наоборот, в своем безумии считают это войной, считают, что любые их действия оправданны. Этим мы отличаемся от них, а следовательно, если говорить честно, оказываемся в менее выгодном положении. К тому же им помогает ненависть. А мы, как известно, ненависти не знаем. У нас ее нет.