Люсьен явно позаботился о том, чтобы в солнечной комнате стало темнее, чем в оживленном коридоре. Убывающая луна подглядывала в высокие окна, добавляя помещению атмосферы загадочности, но почти не освещая ее. В канделябрах стояли зажженные свечи, но дыма от них исходило больше, чем столь нужного сейчас света. Комната тонула в таинственной дымке, которая могла бы заинтриговать других, но Эванджелину заставила лишь настороженно замедлить шаг. Она огляделась по сторонам. Солнечная комната была погружена в мягкий полумрак, кроме зоны перед зажженным камином, где в кресле с широкой спинкой сидел принц, вертя в пальцах ободок золотой короны.
– Добрый вечер, – нарочито дружелюбно произнесла Эванджелина, делая еще один шаг к камину, в котором потрескивали янтарные языки пламени. Стоило ей подойти ближе, как ноги внезапно ослабели и едва не подкосились.
Молодой человек перед ней не был наследником. На самом деле его уже и человеком нельзя было назвать. Он выглядел неестественно прекрасно. Глаза его сверкали слишком ярко, невероятно острые скулы, способные разрезать даже алмаз, приковывали взгляд, а золотисто-коричневая кожа словно светилась изнутри.
Он был вампиром.
И первым парнем, которого Эванджелина полюбила.
6
Люк криво усмехнулся, продолжая крутить в пальцах золотую корону, словно это не ценная вещь, а простая игрушка.
– Здравствуй, Эва.
Эванджелина сжала руки в кулаки.
Еще совсем недавно она бы бросилась ему на шею. Еще совсем недавно она бы почувствовала тоску от любви к нему. Но сейчас ей хотелось лишь швырять в него что-нибудь тяжелое или острое, что-то, что причинит боль ему.
Когда-то Эванджелина думала, что выйдет замуж за Люка, за свою первую настоящую любовь, но в их последнюю встречу он был заперт в клетке, проходя церемонию обращения в вампира. Джекс предостерегал ее, не советовал спасать его, но она доверилась своему сердцу. Она помогла ему выбраться из клетки, а он в благодарность едва не разорвал ее горло зубами.
– Что ты здесь делаешь? – хмуро спросила Эванджелина.
Люк фыркнул:
– Еще злишься из-за той ночи?
– Имеешь в виду ту ночь, когда едва не растерзал меня?
– Все было не так. Ну, может быть, отчасти, – ухмыльнулся он, обнажая острые клыки, будто они были обязательным аксессуаром наравне с блестящими карманными часами, подходящими под его камзол из черного бархата с кроваво-красной вышивкой.