Крыс понял, что творится у него в голове, и махнул рукой. Он ненавидел кого бы то ни было разочаровывать, а Крота он полюбил и был готов почти на все, чтобы доставить ему удовольствие. Жаб пристально наблюдал за обоими.
– Пойдемте в дом, – дипломатично вклинился он, – перекусим и все обсудим. Нет необходимости принимать решение в спешке. Я не для себя стараюсь, просто хочу доставить удовольствие вам, ребята. «Жить для других!» – мой девиз.
Во время обеда – который был, конечно, превосходен, как и все всегда в Жаб-холле, – Жаб дал себе волю. Не обращая внимания на Крыса, он продолжил играть на неопытной душе Крота, как на арфе. Будучи по своей природе животным говорливым и обладающим богатым воображением, он расписывал перспективы путешествия и радости вольной жизни в таких сияющих красках, что Крот от волнения едва мог усидеть на месте. Как-то само собой вышло, что вскоре все трое считали вопрос об экспедиции решенным, и Крыс, хотя в душе еще сомневался, позволил своему добросердечию взять верх над личными возражениями. Ему была ненавистна мысль о том, чтобы разочаровать друзей, которые уже глубоко погрузились в планы и предвкушения, расписывая занятия на каждый отдельный день на несколько недель вперед.
Когда все окончательно созрели для путешествия, торжествующий Жаб привел своих спутников на выгон и велел поймать старую серую лошадь, которая без ее согласия и к ее великому неудовольствию была приговорена им к самой пыльной части работы во время их экспедиции. Лошадь предпочитала остаться на выгоне, и пришлось немало потрудиться, чтобы отловить ее. Тем временем Жаб еще плотнее забил фургонные шкафчики всевозможными предметами первой, на его взгляд, необходимости и привязал ко дну фургона торбы с овсом, сетки с луком, тюки сена и корзинки с провизией. Наконец лошадь была поймана, запряжена, и они, разговаривая все разом, двинулись в путь. Кто-то поехал, сидя на облучке, кто-то пошел рядом с фургоном – кому как нравилось. День был позолочен солнцем. Запах пыли, летевшей из-под копыт и колес, казался насыщенным и обволакивающим; из густых садов, раскинувшихся по обе стороны дороги, чирикая и посвистывая, их весело приветствовали птицы, добродушные встречные путники желали им хорошего дня или даже останавливались, чтобы похвалить их красивый фургон, а кролики, сидевшие на крылечках своих домов, спрятанных в живых изгородях, вскидывали передние лапки и восхищенно восклицали: «Какое чудо! Какое чудо! Какое чудо!»