Теперь кадавры и их хозяева личи. С ними пусть сначала разбираются мои боевые маги. Даже если не перебьют всех, а это вряд ли, то личи свой запас магии точно весь израсходуют. А потом в дело вступит конница, которая с седел порубит эту мертвую пехоту. Тут, конечно, потери будут, но на то приведенные Изабеллой турвальдцы и воины, чтобы своей жизнью рисковать.
Еще хорошо бы хотя бы полсотни всадников выделить в отряд, который зайдет в проклятые земли и там проконтролирует, чтобы ни отсюда, ни с заставы, которую будет громить Люсинда, никто не сбежал.
А я? А я, когда все это светопреставление начнется, буду пробираться к архиличу. Он расположился немного в стороне. Сразу на помощь к своим не придет. Да и сложно ему быстро сообразить будет, куда кидаться. С одной стороны уничтожают кадавров, с другой – оборотней. Пока выберет, кому помогать, я уже рядом со своим приобретенным умением блокировать магию буду. Даже если я просто свяжу его боем и не позволю применить свою мощную магию против моих воинов, уже хорошо будет. Потом все вместе мы его добьем.
И Элениэль. Как с ней все-таки быть? Она должна будет координировать все наши разрозненные действия и ни в коем случае сама в схватку не вступать. Только вот попробуй удержи эту красавицу. Но тут у меня тоже есть одна идейка. Элениэль, конечно, обидится, но это всяко лучше, чем если она необдуманно кинется мне помогать с архиличем.
– Все указания твои передала, – поднялась ко мне на холм Элениэль. – Пошли вон к тем деревьям. Я обещала тебя с эльфийской любовью познакомить.
На поляне между выбранными деревьями Элениэль что-то рассыпала из висевшего у нее на поясе мешочка, мне показалось, что какие-то семена, и из земли вырвались неизвестные мне цветы, издававшие сильное и очень возбуждающее благоухание, трава, которая стала необычайно мягкой и нежной, обволакивала мое тело, как тончайшая шелковая простыня, и зазвучала тихая мелодия. Откуда она шла, было абсолютно непонятно. Казалось, что и от деревьев, и от цветов, и от самой земли.
– Вот так мы любим друг друга, – сказала эльфийка, освобождаясь от одежды и нанося себе на кожу какую-то мазь, от чего она вся засветилась при свете звезд. – И нас за это считают распущенными.
С этими словами она грациозно опустилась рядом со мной на травяное ложе, и я провалился в нирвану. Сколько продолжалось это наслаждение, сказать не возьмусь. Мы были абсолютно не связаны никакими условностями и вели себя так, как, наверное, могли себе позволить только первобытные люди в первый день своего появления в этом мире. Никаких забот, никаких мыслей. Только Элениэль и я.