Но покой был для слабых. А он был огнем, который не гаснет. Реквиемы Пещеры встретили его тишиной, густой, как смрад разлагающейся плоти. Стены, покрытые блестящей слизью, пульсировали в такт шагам, словно пещеры были живым существом, проглотившим его целиком. Воздух пропитала вонь гниющих цветов – тех самых, что росли в Садах Отчаяния, где лепестки падали, обжигая землю кислотой. Грак’зул шел, не пригибаясь, хотя своды пещеры опускались все ниже, сжимаясь вокруг него, как пальцы вокруг горла. Его дыхание оставляло на камнях иней, хотя вокруг стоял невыносимый жар. Внезапно пол под ногами превратился в зыбкую массу – Кишащую Топь, болото из спрессованных костей и желчи. Каждый шаг поднимал пузыри, лопающиеся с хрипом проклятий. В глубине топи мелькали тени: существа с телами, сплющенными давлением, и ртами, растянутыми от уха до уха. Они шептали, протягивая к нему руки-обрубки, но Грак’зул игнорировал их, топча хребты, хруст которых напоминал смех. На выходе из топи его ждала Лестница Сотни Горл – спираль из зубов и языков, вьющаяся вверх, к свету, похожему на отсвет далекого пожара. Языки шевелились, облизывая его сапоги, а зубы смыкались, пытаясь откусить палец. Орк вырвал один из них, швырнув в темноту, и лестница вздрогнула, затихнув на мгновение. Подъем занял века или миг – время здесь текло, как патока, густая и ядовитая. Наверху открылся Зал Разорванных Обещаний. Колонны, выточенные из слез, подпирали потолок, усеянный сталактитами в форме висельников. Их тени танцевали на стенах, изображая сцены предательств: орк, вонзающий нож в спину брата; мать, бросающая дитя в огонь; вождь, ломающий тотем клана. Грак’зул прошел сквозь них, не останавливаясь, хотя тени цеплялись за его плечи, шепча:
– Ты уже предал… Ты предашь снова…
В центре зала стоял Трон Изгрызенных Костей. На нем сидела фигура в плаще из пепла, с лицом, скрытым за маской из сплавленных монет. Ее пальцы, длинные и синие, как трупные, барабанили по подлокотникам, выбивая ритм, от которого кровь стыла в жилах.
«– Ты принес ключ», – сказала фигура голосом, в котором смешались сто чужих шепотов.
Грак’зул молчал. Череп у его пояса, тот самый, черный и рунический, дрожал, будто пытаясь вырваться.
– Он не твой, – протянула фигура, поднимаясь. Плащ упал, обнажив тело, сшитое из шрамов. – Он никогда не был твоим.