Обычно из таких семей выходят забитые уголовники, которые отбрасывают коньки до сорока лет – либо от туберкулёза, либо от размозжённой в уличной драке черепушки.
В-третьих, они завезли меня в татарскую тьмутаракань, из которой я до сих пор не могу выбраться. Это чужая среда, чужой жизненный уклад – хоть и разбавленные русскостью, но всё равно остающиеся враждебными ей – они угнетают меня.
В-четвёртых, всеми своими недостатками они наградили и меня.
Я живу чуть лучше в плане материального достатка, но всё же недалеко от нищеты. У меня расшатанная до невозможности психика и абсолютная социопатия. На меня регулярно накатывают приливы дичайшей депрессии, от которой не существует никаких лекарств и терапевтических выходов.
Всё это сполна отображается на моём литературном творчестве, поэтому я считаюсь маргиналом и придурком.
Собственно говоря, я и есть маргинал и придурок… Высокой литературе нужны более позитивные авторы.
В-пятых…
В-шестых…
Я долго могу перечислять свои обиды на родителей.
На самом деле, я пытаюсь быть сильным, не выпячивать их и даже задавить без остатка, но куда я без этих персональных перфокарт жизни? Записанная на извилинах личности информация не подлежит стиранию, от неё некуда не убежать и не спрятаться.
Она всё равно тебя настигнет.
Впрочем, проклятое детство, в котором эмоции особенно горячи, давно миновало. Пылкая юность тоже канула в лету. Я взрослый дядька, которому в целом удаётся справляться с детскими обидами.
Сейчас я гораздо спокойнее. Я удачно женился – у меня непростая, но очень чистая, светлая и порядочная жена, две замечательные дочери; и относительное семейное благополучие немного уравновесило семейные ожоги детства.
Относительное…
В моей семье случается всякое, но в целом нам удаётся придерживаться правильного курса.
На собственные желания и стремления я фактически наплевал, живу исключительно ради детей и вижу в этом осмысленный и оправданный стержень, который удерживает на плаву здравого смысла и психической стабильности.
Помнится, я не испытал ни малейшего сожаления, когда узнал о смерти отца. Он умер в 51 год где-то на улице, пьяным. Под забором, как говорят в народе. То ли от холода, то ли от остановки сердца – врачи даже не смогли установить причину смерти.
Мы пришли с матерью в морг на опознание. Вразнобой – кто в железных выдвижных контейнерах, а кто просто на столах и лавках – валялись там пять-шесть трупов. Нам выкатили предполагаемое тело отца. Мы вглядывались в это почему-то раздувшееся, посиневшее лицо – и не узнавали.