Ефросинья Ивановна щелкает крайним тумблером, и машина оживает. На панели вспыхивают лампочки, по кабинету плывет низкий тревожный гул.
– Однако, тебе сказочно повезло, – говорит Катерина Осипова с недоброй усмешкой. – Ты теперь игрушка госпожи Музиль-Арельской. Ты на особом положении… Как у нас дела, Фрося?
Докторша выдвигает ящик расположенный пониже приборной панели.
– Можешь меня поздравить, у нас наконец-то была эрекция.
– Так ты полагаешь…
– Да. Я запустила сперматогенез, – докторша торжествующе улыбается. – Простата еще увеличена, но это мелочи…
– Значит, успели, – говорит Катерина Осиповна, нисколько не изменившись в лице.
Она поднимается с кушетки, проходит по кабинету, постукивая каблучками, и останавливается подле окна. Сложив на груди руки, Госпожа Потехина смотрит на песчаные барханы, тянущиеся до горизонта.
Ефросинья Ивановна достает из выдвижного ящичка металлический электрод толщиной с палец. Электрод закреплен на деревянной рукоятке. К рукоятке присоединен длинный тонкий кабель в оплетке, на конце кабеля, словно жало поблескивает тонкий металлический разъем.
– Ты просто волшебница, Фрося.
– Я всю жизнь на Ферме, – отвечает Ефросинья Ивановна. – Я кое-чего в этом деле понимаю.
Она вставляет разъем питания в одно из гнезд на панели.
– Перво-наперво диета. Ну и гальваническая машина по три сеанса на дню.
– Да-да, – кивает Катерина Осиповна. – Разумеется.
Она достает из кармашка жевательную смолку, разворачивает фантик и бросает в рот.
Пощелкав тумблерами, Ефросинья Ивановна выставляет необходимую силу тока. Смазывает электрод густой смазкой и подходит к креслу.
– Катенька, я совсем позабыла про кляп! Вы не могли бы… А то, не ровен час, язык себе прикусит.
Катерина Осиповна берет кляп из стоящего на столе лотка. Кляп сшит из толстой спиной кожи, скрученной в несколько слоев. Кляп уже не новый, на коже остались отпечатки множества зубов.
Катерина Осиповна останавливает подле кресла. Наум послушно открывает рот и закусывает кожу.
– Умница, – говорит Ефросинья Ивановна и хлопает Наума по бедру рукой в перчатке. – Это для твоего же здоровья. Да и не сильно оно жжется…
Наум неразборчиво мычит что-то сквозь кляп.
– Ну, вот и славно, вот и славно…
Докторша склоняется промеж разведенных в стороны ног Наума и, не торопясь, вводит в анус поблескивающий от смазки электрод. Наум лежит в кресле, крепко сжав в зубах кожаный кляп, и глядит в потолок. У него застывшее, будто окаменевшее лицо.