– Прошу прощения, но мне нужно отойти, – ее голос звучал ровно, почти непринуждённо. Она уже нарушила за этот вечер столько правил, что ещё одно – всего лишь капля в переполненной чаше.
Взгляд помещицы скользнул по лицу Саладора, сидевшего у правого плеча Царя, и она улыбнулась, прежде чем быстрым, уверенным шагом направиться к выходу.
Но, как и следовало ожидать, молча её отпускать не собирались.
– Хорошо хоть тост удосужились выслушать! – громыхнул Торвин, запрокидывая голову назад и осушая половину своего кубка одним глотком. – Тонкие, видать, нервы у вас, княгиня. Интересно, как Вы с таким нравом Западом правите?
Яков, сидевший у другого конца стола, разразился глухим, гавкающим смехом. За ним подхватили и остальные гости, спаянные одним духом.
– Всё равно, баба у трона – к беде! – лениво пробормотал князь Севера, поднимая свой кубок, словно воздавая хмельную дань этому «неизменному» порядку вещей.
Смех за спиной княгини сливался с общим гулом зала, но произнесенные ей в спину слова резали слух острее кинжала. Однако, она не остановилась, не выдала ни раздражения, ни презрения. Шаги помещицы были такими же уверенными, как и прежде, спина – прямой, а голова – высоко поднятой. Она не дала им этой радости – увидеть, что их насмешки задели её.
Елена шагнула через массивные ворота тронного зала, и тяжёлый гул их закрытия эхом разнёсся по каменным сводам. Древние двери, покрытые узорными барельефами и символами Отца и Матери, с громким стуком сомкнулись, будто запирая за её спиной не просто зал, но и всю ту холодную враждебность, что витала в воздухе. Двое стражников, оставшихся у входа, в едином движении повернулись к ней.
Владычица Запада не оглянулась. Её высокая фигура, закутанная в изумрудное платье с серебряной вышивкой, двигалась ровно, как если бы за её плечами не было ни слов царя, ни унижений. Свет факелов, едва освещавших каменные плиты пола, блеснул на её длинных светлых волосах, спадавших до самой спины.
В коридоре, куда она вышла, было значительно холоднее, чем в зале, и этот ледяной воздух сразу коснулся нежной девичьей кожи. От резкой смены температуры на щеках Елены проступил лёгкий румянец, но её лицо оставалось бесстрастным. Ладони, скрытые в рукавах, сжались в кулаки. Она ощущала этот холод не только телом, но и душой – он словно был отражением её нутра.