Клавдия Ивановна сидит напротив меня, я вижу, с каким напряженным вниманием она слушает мой сбивчивый рассказ. Она волнуется, я понимаю, что мои слова вновь возвращают ее туда, в 41-й. Я понимаю это, и тоже волнуюсь, и вдруг слышу ее тихий голос. Медленно и нарочито спокойно она говорит:
– Ее звали Зина Галицына. Зинаида Васильевна Галицына. Она была моя самая близкая подруга. Я расскажу вам все, что знаю, приходите вечером ко мне домой. А сейчас простите, мне надо идти.
Она протягивает мне руку и медленно уходит.
Итак, Зина не была больше просто Зиной. Она была Зинаидой Васильевной Галицыной. У нее было детское круглое лицо с круглыми детскими глазами, круглый подбородок, и я знал, что, когда она улыбалась, на левой ее щеке вдруг возникала смешливая ямочка, а от глаз разбегались веселые лучики, а сами глаза из круглых и детских вдруг становились по-женски лукавыми и теплыми.
Я послал фотографию Зины в Пено и четыре дня каждое утро ходил на почту, четыре ночи не мог спать спокойно. Наконец, когда я уже был уверен, что Павлов не отвечает, чтобы не огорчить меня, я получил телеграмму, где было всего лишь одно слово: «Она».
Время поступков
Стол. Облупленный канцелярский стол. За ним человек. Глаза, красные от бессонницы, – погасшая папироса в углу рта, гимнастерка с синими петлицами, на рукаве нашивка, золотой меч. – Фамилия?
– Галицына.
– Имя.
– Зинаида.
– Отчество?
– Васильевна.
– Партийность?
– Комсомолка.
– Образование?
– Среднее.
– Специальность?
– Медсестра.
– Поздравляю, товарищ Галицына, с этой минуты вы боец Талдомского истребительного батальона. Пройдите получите форму.
* * *
Так вошла в ее жизнь война.
Надев военную форму, она шагнула из одной жизни в другую, из детства в военную юность. Ей были отпущены сутки на повзросление, сутки с 22 по 23 июня. Успела ли она повзрослеть? Была ли в ее характере та твердость и в то же время упругость, что после сильного сжатия вновь позволяет распрямиться душе?
«Зина Галицына, – говорили мне знавшие, a их вдруг нашлось очень много, – мы знали ее (дружили), встречались (учили), учились вместе…» И дальше шли слова, которые говорят обычно о человеке, желая сказать хорошо, обыкновенные слова.
Я их почти не слушал. Я и сам мог представить ее жизнь, жизнь девчонки восемнадцати лет, в маленьком русском городке, комсомолки, отличницы, общественницы… Но странное дело одинаковыми были не только слова, одинаковым становилось выражение лиц и глаз у всех этих разных и уже пожилых людей. Таким бывает оно при воспоминании юности – особенно ярких и солнечных дней ее. Ясный, не только хороший человек. Иначе все кончилось бы просто словами… «Ей все легко давалось, – говорила учительница. «Она никогда не унывала. И все ей было нипочем. От своего не отступала, – говорили подруги. «Была чрезвычайно собрана и серьезна. Я бы сказал даже, талантлива. Очень обаятельна», – преподаватель хирургии на курсах медсестер, главный врач больницы доктор Алмазов.