Дед был молчун.
Бабушка легко делилась с окружающими своими чувствами и настроениями, не скрывая их, высказывая их легко, без застенчивости.
Дед производил впечатление безучастного замкнутого человека, будто никакие чувства ему были не свойственны.
Но в те нечастые вечера, когда в доме не было гостей, бабушка и дед выходили вечером на террасу, садились на плетеный диванчик, прикоснувшись друг у другу плечами, а порой взявшись за руки, и могли так сидеть часами, не проронив ни слова.
Как я любил, когда был маленьким, в такие вечера прокрасться на террасу, сесть в уголок ступеней крыльца и смотреть в звездное небо, слушая шелест листьев, гул прибоя и тишину у себя за спиной, где сидели два так мной любимых человека.
Какое же выпало мне в жизни счастье быть внуком такой прекрасной пары!
Дед умирал дома.
Тогда на Белле собралась вся семья.
В один из вечеров мы все сидели на террасе, а бабушка была в спальне, делая деду вечерний укол. Когда она вышла к нам, у нее по щекам катились слезы. Мой отец вскочил ей навстречу, но она подняла руку, отрицательно покачав головой, будучи не в силах еще несколько минут выговорить ни слова. Потом она перевела дыхание, вздохнула и сказала:
– Все хорошо, он уснул, – помолчала и решилась. – Вы не поверите, он взял меня за руку и сказал: «Ты не представляешь, как я тебя люблю!»
Дед умер через три дня в возрасте семидесяти пяти лет.
Бабушка пережила деда на десять лет. С каждым годом в ее рассказах все чаще звучали слова: «Когда мы с Леоне…».
У них был один ребенок – сын, его зовут Валиенте – это мой отец.
Они с мамой продолжают жить в Университетском городке, но не в той небольшой квартире, в которой родились мы с моей старшей сестрой – Виолеттой, а в отдельном домике в профессорском квартале.
Отец пошел по стопам моего деда, окончил Университет и погрузился в прекрасный мир математики. Он этому миру никогда не изменил, хотя у меня есть твердая уверенность, что похоронил он в себе талант актера.
С каким удовольствием я вспоминаю давние вечера, когда отец читал нам Диккенса.
Мы с сестрой уже давно переросли тот возраст, в котором детям на ночь родители читают сказки, мы давно уже умели сами читать, ходили в школу и считали себя взрослыми.
Я уж не говорю о маме, которая неизменно была третьим слушателем.