В камере почти не было света, однако даже в этой кромешной тьме были вполне различимы лилово-зеленоватые силуэты призраков, которые состояли из геометрических паттернов. Они постоянно видоизменялись, тем самым создавая иллюзию подвижных объектов, а не статично существующих в пространстве фантомов.
На глазах путницы тут же выступили слезы, поскольку она, не зная никого из них лично, тем не менее как-то без особого труда поняла, что перед ней предстали как бы слепки памяти убитых палачами узников этой темницы.
Однако куда ужаснее было осознавать, что, хотя ответственность лежала, безусловно, в первую очередь на администрации этого пыточного заведения, кровь всех этих людей была и на ее руках. Точнее, на руках таких, как она, которые смалодушничали и предпочли закончить или хотя бы как-то облегчить свои страдания в обмен на причинение куда большего вреда своим товарищам по несчастью.
Скорее всего, и палачей вроде нее тоже постигла незавидная судьба, как и всех этих бесплотных жертв, что пришли за отмщением. Однако, когда эти образы приняли уже иные позы, стало понятно, что они пришли не для того, чтобы мстить, но чтобы о чем-то попросить.
Эта ассоциация возникла у путницы, когда взгляд ее скользнул по кулону, что выскользнул из-за шиворота ее робы, звонко ударившись об пол. Он представлял собой небольшое изображение Богини-бабочки, точно такой же, как и небольшое изваяние в храме при тюрьме, в который изредка водили узников помолиться между пытками и изнуряющими работами на вредном эфирном производстве.
В тот момент, как пленница увидела этот предмет, она тут же нашла его отражение и в фигурах, что ее окружали, на которых был надет этот символ надежды на спасение души после смерти.
И тогда она поняла, что это вовсе не на ней висит амулет. И стало понятно, почему она не могла пошевелится, а также почему не могла долго вздохнуть, но тем не менее оставалась все это время в сознании.
Она и была этим самым изваянием, что стояло в храме и, казалось, все чувствовало и понимало, только вот не могло ничего сделать.
Между теней страждущих, что обращали к ней свои молитвы, она увидела и саму себя, и свою подругу, над которой она столь жестоко надругалась по приказу тех, кто сам ранее истязал ее. И ей стало так невыносимо больно, что она не могла помочь ни себе, ни кому бы то ни было еще, она ощутила, как в буквальном смысле начала мироточить, наполняя комнату слезами странной, черной, отливающей лиловым цветом жидкости, что брызнула из ее глаз и стала заливать все помещение.