Шан Сижуй взглянул на него с высоты своего роста и вздохнул:
– Иди съешь что-нибудь.
Сяо Чжоуцзы покачал головой и с тоскливым видом остался сидеть на месте, тяжело дыша.
Шан Сижуй был особенно придирчив к Сяо Чжоуцзы, потому как разглядел его нетерпеливый нрав, и сейчас принялся выговаривать ему с видом умудренного жизнью наставника:
– Ты куда так торопишься? Я с пяти лет упражнялся от зари до зари и лишь в тринадцать впервые вышел на сцену, представляешь, какая это была жизнь? Ты потратил прежде столько времени впустую, и куда это привело? Ты скажи, вот зачем ты торопишься?
Стоявшая в сторонке Сяо Лай, памятуя о трудном детстве Шан Сижуя, сочувственно закивала, пытаясь подбодрить Сяо Чжоуцзы. Тот взглянул на Шан Сижуя, затем на Сяо Лай, и, держась за старую сливу, медленно поднялся и отправился вместе с ними в комнаты поесть.
За этим поздним ужином Сяо Чжоуцзы сбросил груз с души, он поглощал еду так жадно, словно обратился тигром, у него и рук не хватало. Чэн Фэнтай, глядя на него и выдыхая дым, с улыбкой обратился к Шан Сижую:
– Уж не знаю, как он поет, но манеры за столом у него точно твои.
Сяо Чжоуцзы стало неловко, и он опустил палочки. Шан Сижуй ударил Чэн Фэнтая по руке и сказал Сяо Чжоуцзы:
– Ты ешь, его не слушай.
Набив полный рот еды, Сяо Чжоуцзы стал есть помедленнее, не зная, сколько ему придется голодать после этого ужина. Он с жадностью и упорством принимал и еду, и заботу Шан Сижуя, подобная милость трогала его до слез.
При свете лампы Шан Сижуй внимательно оглядел руки Сяо Чжоуцзы, его длинные и выразительные пальцы, на которых, впрочем, уже появились мозоли, они начали грубеть. В какой театральной труппе актеров сяодань не баловали, позволяя им жить изнеженной жизнью! Подобное отношение Сыси-эра казалось не просто недовольством, а желанием разрушить будущее Сяо Чжоуцзы. Однако Сыси-эр любил деньги больше жизни, какой ему прок с того, что он погубит столь многообещающий талант из своей труппы?
Шан Сижуй воспользовался удобным случаем и спросил Сяо Чжоуцзы:
– Почему твой учитель обращается с тобой так дурно? В чем ты перед ним провинился?
Над этим вопросом Сяо Чжоуцзы и сам сломал голову:
– Не знаю, я ничего такого не делал.
Тут вмешался Чэн Фэнтай:
– Сыси-эр, наставник благородного юноши Чжоу, это не тот ли старый актеришка, которому уже за пятьдесят, а он все пудрится, мажет волосы маслом османтуса, а манера говорить у него то ли старой сводницы, то ли евнуха?