– Волком буду в просинец, волком буду в сечень, волком буду в сухий, в берёзозол, травный, изок, червен, зарев, ревун, листопад, волком буду в груден, а потом – снова в просинец, волком буду целый год, – бормочет Вран больше для себя, чем для неё: это тоже часть заговора, хорошо, что напомнила.
Вран втыкает все ножи в землю плотной линией остриями вверх. На самом деле Вран втыкает их не в землю, а в снег, но Вран считает, что сойдёт и так. Землю сейчас всё равно не пробить.
– А ты умеешь? – вновь заговаривает девушка.
– Что умею?
– Кувыркаться.
– Нужно кувыркаться?..
– А ты как думаешь?
– Мне сказали, что нужно просто перепрыгнуть.
– Кто сказал?
Вран с шумом выдыхает через нос. Он очень сомневается, что Земля-матушка и Небо-батюшка, а также волк-братец и волчица-сестрица будут внимать ему так же благосклонно, как в самом начале, если он будет продолжать прерывать обряд разговорами с этой девицей.
– Красавица, обещаю тебе, я расскажу всё потом – а пока не мешай мне, – просит он.
Девушка прикусывает уголок губы.
– Хорошо, красавец, – легко говорит она. – Смотри, разбегись хорошенько – а то…
Она делает неопределённое движение глазами: мол, сам знаешь, на чём может оказаться твоё задубевшее тело, если силёнок не хватит. Вран бегло закатывает глаза. Может, он и не крепок внешне, но жилист и ловок – уж это-то девушка могла и разглядеть, столько на него пялилась.
И продолжает пялиться.
Будет, конечно, история, если она всё-таки окажется загулявшей в лесу ночницей или русалкой, страдающей зимней бессонницей. Конечно, поди, в обмёрзшей реке куковать скучновато – вот и решила прогуляться. Только откуда одежду взяла?
Что ж, в таком случае Вран поймёт точно: сами тёмные леса, сами быстрые реки против того, чтобы он вступал в их мир. Уже вестников ему посылают: остановись, Вран, не для тебя это, не твоей судьбы эта дорога. Надоел ты нам, в общем, Вран. Всё ходишь и ходишь, всё просишь и просишь. А волком надо родиться, вот и всё.
Вран прикрывает глаза, отгоняя навязчивые мысли. Делает несколько глубоких вдохов. Шепчет последнюю, завершающую, отчаянную присказку – и сигает через ножи.
И ничего не происходит.
Ступни снова пронизывает холодом снега, одна нога проваливается в неожиданный сугроб почти по колено, Вран шипит от колючей боли, распахивая глаза. Быстро смотрит вниз – на своё тело, на свои руки, – но, разумеется, никаких изменений не видит. Да и, превратись он в волка, он бы это почувствовал. Так сказала зелейница.