Гойя кивнула.
– Конечно, можешь на него рассчитывать, – сказала она мне. – Ты говоришь, дело срочное, так что Тельмо придется работать сверхурочно, но, в общем-то, он практически живет здесь, мы зовем его Хранителем Фондов.
Тельмо улыбнулся, и щеки его почти покраснели.
– Да ладно, шеф, – произнес он, я бы сказал, со счастливым видом.
– Ну что ж… Тельмо, а сейчас иди, пожалуйста, поработай где-нибудь в другом месте: мне нужно продолжить разговор с инспекторами об убийстве моего мужа.
Тельмо переменился в лице и снова превратился в сурового воинственного стража.
– Да, конечно. Я тогда пойду, – мрачно произнес он. – Кракен, скажи мне свой телефон, я тебе наберу, чтобы у тебя тоже был мой номер. Как-нибудь встретимся все трое: Лучо, ты и я.
– Как только у меня закончится этот завал с работой, обязательно встретимся. Даю слово, – пообещал я и продиктовал ему номер телефона под пристальным взглядом Эстибалис и Гойи.
Как только Тельмо исчез, Эстибалис вернулась к своим вопросам:
– Может быть, ты хочешь еще что-нибудь нам сообщить, Гойя? Что-то такое, что ускользнуло от нашего внимания? Ведь мы сами не были знакомы с Эдмундо, а сейчас любая информация может оказаться полезной.
Вдова поджала свои тонкие губы, словно ей было трудно принять решение: я бы многое отдал за то, чтобы прочитать ее мысли в этот момент.
– Есть кое-что, показавшееся мне весьма странным, но в этом довольно неловко публично признаваться.
– Ты можешь быть уверена в полной конфиденциальности. Любая информация, в том числе самая интимная, будет использоваться с максимальной деликатностью, – заверил я.
– Так вот, мне показалось странным, что студентка обнаружила тело Эда в девять часов вечера. Что она делала там в такое время?
– Мы брали у нее показания, и она утверждает, что в день убийства ее не было на работе в обычное время – это, надо полагать, в часы работы книжного магазина.
– Совершенно верно, с десяти до половины второго и с пяти до восьми, – подтвердила Гойя.
– Лореа говорит, что почувствовала себя лучше и отправилась на работу, чтобы компенсировать пропущенное время.
– В девять часов вечера? То есть ты весь день болеешь, а потом идешь на работу к девяти часам вечера? И до которого часу она собиралась работать? Тут что-то не складывается. Эд мог заработаться допоздна или дожидаться приезжавших в Виторию иностранных клиентов, которые опаздывали из-за смены часовых поясов, однако он никогда не задерживался позже восьми тридцати или девяти. И, уж конечно, он не позволил бы студентке остаться в магазине так поздно вечером, он никогда такого не допускал ни с одним сотрудником… ни с сотрудницей, – добавила Гойя с хорошо замаскированной горечью.