– Пошла вон, – он был устрашающе спокоен, – это кабинет терапии. Я принимаю здесь только клиентов.
– Тогда я буду вашим новым клиентом.
Он еще раз осмотрел её с ног до головы. Явно дорогое салонное осветление длинных неухоженных волос. Потрепанная неприметная одежда, брендовые сапоги. Из-под серой толстовки виднелись несколько грубых линий татуировок, из кармана джинс – пачка дешевых сигарет. Слишком много противоречий, а в голову никак не влезть.
– Денег не хватит, – хмыкнул он и вернулся за стол, – просто уходи по-хорошему.
– Вы настоящая сволочь, Павел Сергеевич, – она рванула к двери и чуть не столкнулась на выходе с очередным клиентом.
Девушка едва взглянула на него, убегая к лифту, а он восхищенно присвистнул и проводил её взглядом, прежде чем зайти в кабинет.
– Бергман, вы как всегда вовремя.
– Доктор, почему вы не рассказывали, что к вам заглядывают такие интересные экземпляры?
Евгений Бергман. О таких, как он, пишут книги и снимают сотни фильмов по всему миру. Слишком умный и проницательный, но тем не менее – падкий на женщин. Он был одним из тех немногих людей, которые искренне нравились Павлу. И, что странно, терапия не изменила этого мнения, хотя обычно бешеные озлобленные бараны вызывали больший интерес, а после излечения теряли свой шарм. Но Бергман был другим.
– Вы всё об одном. Я надеялся, в тридцать пять вы, наконец, успокоитесь.
– О, друг мой, я только вошел в раж! – мужчина развалился на диване и захохотал, – теперь я люблю женщин еще больше.
– Может, сегодня поговорим об этом?
– Только если дашь номер этой малышки.
– Она не мой пациент, ничего о ней не знаю.
– О, звучит занятно. Что она тогда тут делала?
– Можешь выключать детективную чуйку. Это дело не стоит внимания.
***
Бездна взывала. Бездна тянула свои щупальца к безвольному телу, она манила, звала, умоляла. И он послушно шагнул.
Бездна встречала его радостным свистом в ушах и манила-манила-манила, еще быстрее, вглубь, в зияющую тьму, в само сердце преисподней. Такой родной, теплой – жгучей.
Темнота обнимала плечи и будто даже укрывала от жесткого падения. Падения? Черта с два. Он будет лететь вечность, две, сотни вечностей, пока эта пытка не превратится в рутину. Как временная петля в черной дыре, как предсмертная агония.
Такие не умирают по собственной воле – вообще почти не умирают. Такие правят миром и свергают власти. Такие убивают сами.