Я хотел провести ребром ладони по шее, чтобы уточнить, что хочу этим сказать, но руки у меня были скованы наручниками. Однако старший следователь оказался парнем сообразительным и все понял без наглядной демонстрации.
– Что же это за дело? – спросил он, испытующе глядя на меня.
– А это я скажу твоему начальнику, когда меня туда отведут, – ответил я как можно более нагло. Жаль, что я не мог закинуть ногу на ногу в этом кресле, чтобы дополнить картину непринужденной беседы. Керния продолжал пристально смотреть на меня, а мне казалось, что я читаю его мысли. Старший следователь взвешивал все «за» и «против». Если я лгу ему, то он, конечно, получит порядочный нагоняй за то, что потревожит своего начальника без важной на то причины. Но если я все-таки не лгу, а он не отведет меня на встречу с министром… Если в первом варианте для него всегда сохранялась возможность как-то отбрехаться, то второй вариант неизбежно должен был привести к самым плачевным последствиям. Он буквально пронзил меня взглядом, словно пытался проникнуть в мой мозг, чтобы понять, говорю ли я правду. Но я продолжал с безмятежным спокойствием сидеть в своем кресле, и он, наконец, решился. Сев за стол, он нажал кнопку на пульте управления и отрывисто сказал в интерком:
– Соедините меня с приемной господина министра государственной безопасности.
Я откинулся, насколько это было возможно, на спинку кресла, стараясь устроиться поудобнее. Первый серьезный раунд на Милраде остался за мной. Я нисколько не удивился, когда через несколько минут в кабинет Кернии ввалились мои конвоиры, которые отстегнули меня от кресла и выволокли в коридор. Сам старший следователь пошел вместе с нами.
Кабинет министра государственной безопасности Энрика Езно, где я оказался полчаса спустя, был куда больше и роскошнее, чем у его подчиненного, а сам министр – еще ниже ростом, маленький и юркий. В его кабинете не было стального сиденья с зажимами, так что мне удалось неплохо устроиться в оббитом мягкой кожей кресле с высокой спинкой. Правда, руки мои были скованы наручниками, а предусмотрительный министр на всякий случай положил на стол перед собой бластер, но по сравнению с приемом, оказанным мне старшим следователем, это все были мелочи.
– Выкладывай, в чем дело, – хмуро приказал он, бросив на Кернию тяжелый взгляд. Пока подчиненный старательно объяснял причину, в силу которой он был вынужден побеспокоить своего начальника, да еще притащить в его кабинет какого-то вонючего заключенного, я откровенно рассматривал лицо министра. Мелкие черты, остренький нос и подбородок, светлые, коротко подстриженные волосы, уложенные на прямой пробор, казалось бы, ничего такого, на чем мог задержаться взгляд. И только посмотрев ему в глаза, можно было понять, почему этот человек получил столь высокий пост в этом жестоком мирке. Давно я не видел такого жестокого взгляда. Хотя умным его назвать было сложно. Скорее из тех, кто хорошо умеет стричь головы всем, кто встает на его дороге или может встать в сколько-нибудь обозримой перспективе.