– Батюшка, однажды я, уже после смерти Павла, пришел к ним домой. Мы с отцом сидели на лестнице, ведущей с первого на второй этаж. Он мне говорит: «Ты знаешь, бывает, я сижу курю здесь на лесенке. Вот так, как сейчас мы с тобой. Закуриваю, и приходит Пашка. Откуда приходит, не знаю. Садится рядом, здесь, на твое место. Говорит: „Бать, дай сигарету“. Я подаю ему пачку, он берет и закуривает. Выкурит молча, окурок затушит и кладет на ступеньку. Я докурю, тушу сигарету и кладу в пепельницу. И его окурок кладу туда же. Беру пепельницу и считаю, в ней два окурка».
– Теперь я понимаю, что имела в виду мать Павла, когда говорила мне, что в доме творится непонятно что. Если Павел после смерти являлся отцу и они с ним на пару сидели на лестнице и курили, значит, к ней они уже приходили вдвоем. На самом деле сойдешь с ума. Рассказывали, когда ее уже нашли мертвой, то очень испугались. А вот чего испугались, не знаю.
– Мать Павла в ту ночь умирать не собиралась. Смерть наступила скоропостижно. Как обычно она это делала, перед сном наложила себе на лицо овощную питательную маску. И так с этой маской на лице и преставилась. Живого человека в таком виде случайно встретишь – испугаешься, а уж мертвого и говорить нечего.
Вечером следующего дня неожиданно после долгих лет молчания позвонила жена Павла и зачем-то поинтересовалась, буду ли я завтра в храме. Я ответил, что буду.
– Тогда я зайду, – сказала она.
И действительно пришла. За эти годы она очень изменилась, если бы я не знал, что это она, при встрече мог бы и не узнать. В руках женщина держала раму из-под зеркала. Большую, выкрашенную под золото.
– Вот, вчера зачем-то пошла разбираться в кладовой. Нашла эту раму и подумала, вдруг она вам здесь в храме пригодится.
Отдала ее мне, поклонилась и ушла, не ожидая от меня ответных слов благодарности.