.
Главной особенностью послереволюционной «Русской заграницы» был её политический характер, что сказалось на менталитете диаспор независимо от мест их локализации. Чувство этнического родства, связывавшее слои русских беженцев (далее – Русская заграница), подкреплялось общей политической позицией – неприятием советской власти и установленной ею общественно-политической системы.
Многочисленные полковые, общественно-политические, ветеранские общества, союзы, объединения, возникавшие в Европе, хотя и выполняли задачи сохранения социокультурной среды Русского зарубежья, но препятствовали достижению военно-политического единства в политической программе «Белого движения». С начала 1920-х гг. о «Русской загранице» можно было говорить как о цельном социокультурном феномене, но в политическом отношении различия в позициях многочисленных структур делали их весьма разносторонней, раздробленной, многовекторной и внешне управляемой. Эта была данность, столь присущая любому, вновь образованной, послевоенной диаспоре, коей Русская не стала исключением.
В начале 1920-х годов большинство европейских государств не имели определённых взглядов на дальнейшую политику Совдепии и намерения большевиков, не ориентировались в большевицких планах мировой революции и потенциальных возможностях предать весь мир «очистительному огню». Как говорил в те годы один из идеологов большевизма Н. Бухарин: «Необходимо создание (…) великого единого фронта между революционным пролетариатом мирового «города» и крестьянством мировой «деревни»…»[12]
Разведки европейских держав работали лихорадочно, но их оценки были противоречивы по причине отсутствия заслуживающих доверия инсайдерских источников в советских структурах власти и управления. Однако господствовало общее предубеждение, что большевики перестраивают свои силы и что, несмотря на НЭП, они не отказываются ни от мировой революции, ни от милитаризации собственного государства. Поэтому мысль о превентивной войне с ними то и дело возникала то в одном, то в другом военном штабе Европы. Угроза войны использовалась как форма политического давления на СССР, а для «Русской заграницы» возвращение в царскую Россию связывалось всецело с очередной интервенцией. Внешняя экспансия в тех условиях становилась безальтернативным решением.