Путь к всечеловеческому единству лежит через родное, народное.
«И менее всего любовь к родному означает вражду и ненависть к другим народам. Путь к всечеловечеству для каждого из нас лежит через Русь» (Н. Бердяев).
Всерусскость = всечеловечности. «Человек или страна, внутренне примирённая, вмещает в себя приемлемый образ всего мiра» (Ален Безансон).
«У нас, у русских, две Родины – наша Русь и Европа. Назначенье русского человека есть, безспорно, всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, быть может, и значит только – стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. Наш удел и есть всемирность, и не мечом (лезвецом) приобретённая, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей» (Ф. М. Достоевский).
Русскость хоть и равна всечеловечности, хоть и всемирна, но не сводится к ней, она самобытна.
«Русский не потому русский, что отличается „всемирной отзывчивостью“ и способностью „почти совершенного перевоплощения в иную народность“; русский не потому русский, что „русскость“ сводится ко „всечеловечности“, „всеединению“ и „всепримирению“, как полагал Достоевский. Нет, русской душе открыты не только души других народов, но и ещё всё то, что открыто и другим народам: и сверхчеловеческий мир божественных обстояний, и ещё нечеловеческий мир природных тайн, и человеческий мир родного народа. И русский народ призван в своей духовной жизни не к вечному перевоплощению в иную народность, не к примирению несвоих противоречий, не к целению европейской тоски и пустоты, а к самостоятельному созерцанию и положительному творчеству. Русский человек, русский народ, русский дух имеют сказать в были мирового уклада своё самобытное слово, не подражательное и не занятое. Настоящий русский есть, прежде всего, русский в смысле содержательной, качественной, сущностной русскости, и лишь в эту меру и после этого он может стать и быть братом других народов. И никогда наши великие сами не ходили и нас не водили побираться под европейскими окнами, выпрашивая себе на духовную бедность крохи со стола богатых. Утверждая русскость Пушкина, я имею в виду не выдающуюся обращённость его к другим народам, а чудеснейшее, целостное и победное цветенье содержательной и сущностной русскости в нём. Россия стояла на великом былевом распутии, загромождённая нерешёнными задачами и ни к чему внутренне не готовая, когда ей был послан прозорливый и свершающий дар Пушкина для того, чтобы оправить, прекрасно оправить душу русского человека, а вместе с тем и Русь. Русский мiр в его целом и великом измерении (макрокосм) должен был найти себе в лице Пушкина некий выдающийся велемiр (микрокосм), которому надлежало всё принять, всё величие, все силы и богатства русской души, её дары и её способности, и в то же время – все её пороки и опасности, всю необузданность её норова, все быльчески возникшие недостатки и заблуждения; и всё это пережечь, перекалить, переплавить в огне выдающегося вдохновения и показать русскому человеку, к чему он призван, какие глубины и высоты зовут его, какою духовною мудростью и умельною красотою он повинен Господу Богу, себе и другим народам» (