И в этом горбатом прохожем пророке что-то чудесное, сказочное. Это детское, юношеское восприятие мира, его красок, радующих, как радуга. Отсюда же и «половодье чувств» Есенина, и даже брюсовское восприятие книжности: в ней тоже изумленность: сердце, изумленное античными морями, триремами, сиренами, героями – книжное тоже озаряется той же радугой.
Тут не вижу ничего сухого, рационального. Все символисты чувствовали эту психическую материю иного мира, она приблизилась к ним, насколько было можно, но они не услышали гремевшего за ней глагола. А может, этот глагол струился особой тишиной и молчанием, которые заглушила суета, войны? Не услышали Бога.
Умная корова
Паром плывет по Волге на правую, деревенскую сторону. На скамейке пожилая женщина с костылем рассказывает молодой о себе. О том, как держала она на дворе корову с телкой. Да однажды вышла с пойлом и поскользнулась. Упала неудачно – сломала шейку бедра. Боль жуткая. Скотина забеспокоилась. Но хозяйка не закричала, а только приказала: «Стойте тихо».
– И они послушались, не ревели. Скотина слова понимает. Что я с коровой разговариваю, что с тобой! – Говорит женщина с костылем. В избу ползла она со двора целый час. Потом попала в больницу, и надолго. В бедро вставили стальной шарнир.
– Говорят, поросята – самые умные! – отозвалась молодая. – Я бы поросеночка хотела завести. Время сейчас трудное…
– Все умные – и телята, и поросята, – строго уточняет пожилая с костылем. – Но ты, если дела не имела со скотиной, лучше ее не заводи.
– Вот и я думаю: ходи за этим поросенком, а потом его под нож. Привыкнешь, наверное, плакать будешь.
– Я плакала, – просто говорит пожилая. – Пока я лежала в больнице, и корова, и теленок над моим стариком озоровать стали. Все норовили боднуть или хвостом хлестнуть. Вроде как его виноватым считали за то, что со мной приключилось. Так я без скотины и оказалась…
И она, тяжело опершись на костыль, с трудом встала и заковыляла на сходни.
Деревья
Спуск к речушке – красная дорога, красная глина между таких же красных на солнце стволов сосен. У кустов, в тени, будто облили место спиртом и подожгли – синее пламя колокольчиков, фригийские васильки, такой же синий фитиль осота. Долгий деревянный скрип сосны – будто открывается дверь на ржавых петлях в подземелье… Два дня подряд ходил в сосняк: собирал грибы…