Все уже было готово, даже гости собрались. Проснулась я настолько искалеченной, что клуб покинула на скорой. К сожалению, заметки написать не смогла, руки не поднимались. Было интересно, что же такое снилось, раз я проснулась в таком состоянии.
Мать же решила, что в клубе мне что-то подсыпали и, пока я спала, что-то со мной сотворили. Я пила воду из-под крана, а ела на кухне вместе с персоналом. Выдуманный матерью маньяк должен был быть или невидимым, чтобы это все провернуть, или несуществующим. Я склонялась ко второму. Потому что приступы с ночными повреждениями случались и раньше, а хотеть спать после стольких часов на ногах естественно. Но матери проще верить, что весь мир вокруг наполнен сумасшедшими, чем признать, что у ребенка есть проблема.
Она запретила Сергею брать меня на работу. Они даже поругались, что на моей памяти случалось нечасто. Отчим настаивал, что пора бы уже втягиваться в бизнес, пришло время сделать его семейным. Мать же просто орала, не удосуживаясь поисками аргументов. Она так почти никогда не делала. В тот вечер разумные доводы проиграли голосистой женщине. И вот, мне двадцать один, а я до сих пор на иждивении.
Пока отлеживалась заживая, я не желала возвращаться к работе. Общение с людьми утомляло. То и дело тянуло попросить тех, чтобы отстали. На работе так делать нельзя. Поэтому я держалась. А спустя два года слова Сергея, что мне пора делать попытки работать, дошли до меня. Отчима я знала, и устраиваться к нему казалось гораздо безопаснее, чем к посторонним людям. Те меня выгнали бы после первого кровавого сна. А вот Сергей к этому привык и готов был мириться, лишь бы я взяла на себя хоть какую-то ответственность.
Зачем Лида спросила о клубе Светиного отца? Кожа покрылась мурашками. Хорошо, под толстовкой этого не видно.
– И? – не выдержала молчания Лида, она вцепилась в мою руку.
– Говори уже, что тебе нужно. Я не понимаю, – прохрипела я.
Ее напор пугал. Она выглядела недовольной. И, казалось, запаниковала. Она боялась, что я не сдамся так просто и ничего ей не расскажу или что мне ничего не известно? Или, возможно, я была последней ниточкой, ведущей к ее пропавшему брату? И та оборвалась.
– Ты мне поможешь или нет? – просипела она так, словно ее голос сел от долгого отчаянного крика.
– Не понимаю в чем.