Итак, важно подчеркнуть, что осуществляя дифференциацию между феноменом и ноуменом, И. Кант тем самым иллюстрирует не только апостериорную чувственную и имманентную природу первого, но и априорную отвлеченную и трансцендентную – второго. То есть он категорично и безапелляционно декларирует о том, что само явление, в отличие от вещи-в-себе (dinge-an-sich), не репрезентирует себя исключительно лишь при помощи сенсуальных и гилетических манифестаций. Тогда как ноуменальная матрица, по его мнению, абсолютно абстрагированна от сфер чувственного и материального. Другими словами, немецкий мыслитель конституирует непреодолимую и неотъемлемую дистинкцию между имманентно-эстетической и трансцендентно-ноэтической парадигмами, никоим образом не допуская какой бы то ни было их контаминации друг с другом. При этом, с его точки зрения, феномен неотъемлемо принадлежит исключительно лишь к первому измерению, тогда ка ноумен – ко второму. А поскольку, согласно его позиции, корректная, непротиворечивая и полновесная гносеология не может реализоваться без инициирования всесторонней апостериорной сенсуальной перцепции, то вещь-в-себе (и/или вещь сама по себе (ding-an-sich)), экзистирующая по ту сторону последней является абсолютно непознаваемой инстанцией. Естественно, кристально ясно, что само явление, имея непосредственное отношение к области чувственной и имманентной эмпирики, представляет собой один-единственный и безальтернативный модус, допускающий собственную адекватную, нонэквивокационную и полноценную герменевтику. Соответственно, именно вышеуказанные сентенции и аффирмации провоцируют, в свою очередь, И. Канта категорично и бескомпромиссно декларировать о эпистемологических фальсификации ноумена и верификации феномена, обладающих бесспорным и аутентичным семантическим содержанием.
Ментальные представления Г. Гегеля, напротив, отталкиваясь от кантовских, фихтевских и отчасти шеллинговских философских взглядов и воззрений, являются их оригинальной и самодостаточной гносеологической модификацией. Так если ничто не препятствует постулировать ноуменальную матрицу в качестве трансцендентного и эссенциального модуса, находящегося за пределами всевозможных границ сенсуальной эмпирики и гилетической реальности, то сама феноменальная компонента, согласно его позиции, также способна манифестировать по ту сторону последних. То есть, по его мнению, само явление, в свою очередь, может не только принадлежать к апостериорному чувственному восприятию и ареалу материальной действительности, но и экзистировать абсолютно независимо от них. Соотвественно, важно подчеркнуть, что если И. Кант конституирует и иллюстрирует неотчуждаемую корреляцию феномена со сферами сенсуального, гилетического и имманентного, то Г. Гегель, напротив, допускает возможность его освобождения от ее (корреляции) непосредственной и/или опосредованной доминации. Другими словами, последний (Г. Гегель) инициирует всестороннюю релятивизацию теоретических положений и взглядов первого (И. Канта) касательно герменевтики самого явления. Хотя, относительно семантического содержания ноумена (и/или вещи-в-себе/вещи самой по себе (dinge-an-sich)) их концептуальные представления являются, в той или иной степени, идентичными конструктами. Таким образом, из вышеизложенного можно констатировать, что Г. Гегель, в том или ином виде, соглашаясь с трансцендентальными воззрениями и идеями своего коллеги и предшественника И. Канта, непосредственно связанными с интерпретированием и дескриптированием ноуменального модуса, в то же время, элиминирует их категоричность, неотъемлемость и безапелляционность, касающиеся герменевтики области феноменального.