В университете она козыряла взрослостью. Курила со старшаками на балконе факультета, выпячивала себя на учебных парах в пространных разговорах с преподавателями, задавала им каверзные вопросы и уважала только тех из них, кто мог ей парировать и загнать логику ее мнения в тупик. К нам, своим однокурсникам, она относилась с каким-то снисхождением, могла оборвать в споре или в коллективном решении и навязать что-то свое, что казалось ей правильным и демонстрировало ее первенство.
Наблюдать за ней было отчасти смешно. Не модельной внешности в росте и фигуре, она как словно подпрыгивала над собой, чтобы быть выше и значительнее. Прежде всего в своих глазах. Мнение равных ее интересовало в меньшей степени. Она считала себя умной, начитанной и заслуживающей уже сегодня определенного признания. На завтра у нее были далекоидущие планы. Она не делилась ими, точно хранила в секрете, чтобы никто не опередил, но вся породистость, которую она являла, говорила об этом: карьера в Москве, быть на виду, быть значимой и самодостаточной. Ей почему-то казалось, что каким-то правом она заслуживала того, чего непременно добьется. Своими амбициями, своей коммуникабельностью, своим очарованием.
Лицом и волосами она действительно была хороша. Даже совершенна. Как совершенны в форме лица, в перламутре кожи, в правильной посадке темных опаловых глаз, в бархате ресниц и складках карамельных губ могут быть куклы. Густые каштановые волосы, ниспадавшие по плечам до лопаток, выдавали ухоженный глянец. Единственный казавшийся мне таковым изъян представлялся в том, что длина этих волос никак не соответствовала ее росту. Пропорции длины волос и недлинных ног не предполагали совершенного соотношения. Она понимала это и, не желая отказываться от прически, которой гордилась, редко носила платья и юбки, больше предпочитая мальчишеский стиль в брючных костюмах и джинсах.
Помимо роста, несовершенным в ее образе был голос. Низкий, басовитый, бьющий в диссонанс с ее кукольным обликом. К ее голосу нужно было привыкнуть. По первым впечатлениям он, если не видеть всей фактуры, явно лишал ее женственности. Неприязненное впечатление складывалось, когда ты слышал за углом или за спиной ее громкие реплики или рваный, почти мужской смех. Когда же она попадала в поле зрения, ты вдруг с удивлением обнаруживал, что представлял себе совершенно не того человека, которого характеризовали низкие и резкие частоты голоса.