Внутри у Вельсигг как будто что-то оборвалось второй раз за это утро. Нить, прежде соединяющая кусочки здравого рассудка в единую картину, со свистом лопнула, рассекая звенящую пустоту.
«Всё-таки она», – с нотой легкого разочарования отстранённо мелькнула в голове девушки мысль. Она слабо улыбнулась уголками губ. Это не укрылось от взгляда Алана. Он смотрел на отсутствующее выражение лица Вельсигг, ее пустые, мертвые глаза, жуткую улыбку, и ему больше всего на свете в этот момент хотелось бежать. Бежать, не оглядываясь, даже если убьют, воткнут нож в спину или вгонят десяток стрел.
Герт ошарашенно смотрел то на соратников, то на Рудеуса. Кайден и вовсе был настолько глубоко шокирован, что совершенно перестал воспринимать реальность. Юношеский разум не мог без последствий впитать столько всего.
– Почему вы так легко об этом рассказали? – тихо, почти вкрадчиво, поинтересовалась Вельсигг, медленно подняв глаза на Колля.
– О, мой любимый акт пьесы! – восхищённо протянул глава гильдии. Окружающие путников тени как будто разом зашевелились. – Почему рассказал? Наверное, потому что вы спросили, леди Вельсигг.
– Вот как. – Уголки губ девушки нервно дрогнули. – А еще потому, что мы отсюда не выйдем… Живыми?
– Да! Да! Да! Вот! Тот самый момент! Осознание! Озарение! У-у-ужас в зеркале души, мороз по коже, дрожь в ногах и вся жизнь перед глазами! – Колль восторженно кричал, едва не танцуя, и даже запрыгнул на стол, после чего совершил театральный поклон. – Вкус жизни – вот он. Настоящий. Миг, который стоит всей прожитой жизни. Вы согласны, моя госпожа?
Алан перестал чувствовать своё тело и лишь продолжал механически следить глазами за движениями главы гильдии воров. Нет, он был не просто поехавшим психом. Эти слова не могли передать всей сущности этого «человека». Одно знание о существовании такого существа в этом мире вселяло какой-то непостижимый ужас в душу. Рудеус был нелогичным, неправильным осколком чужой мозаики, которую не пытались аккуратно поставить на место, чтобы закрыть дыру. Этот осколок силой втоптали в общий рисунок до такой степени, что вся картина превратилась в кровавый дождь, льющийся с проклятых небес.
Но еще страшнее был тихий голос Вельсигг, сопровождаемый столь же безумной и неправильной улыбкой сошедшей с ума травницы: