– Местных расстреляли?
– Наших, гагринских. Девочки, говорят, такие хорошие были.
– Погоди-ка, девочки, говоришь? А машина какая?
– Жигули, красного цвета. Всё понимаю, грузины с абхазами разбираются, но русских зачем расстреливать?
Она что-то ещё говорила, но её голос вибрировал в ушах ровным фоном. Слов я не слышала, потому что перед глазами прорисовывалась ужасная картина. Красного цвета "Жигули", именно такая машина у Доктора, и две девочки.
Принять сплетню, как истинное утверждение и нести её дальше или забыть об этой информации? Но куда нести? Готовить мать Доктора, прошедшую Великую Отечественную Войну к страшному известию или переждать пару дней?
Решив, что с подобными вестями торопиться не следует, я направилась домой. Первый стакан водки, выпитый залпом, не принёс ожидаемого результата. Я была трезвой, как стёклышко. Второй стакан тоже пошёл, как вода. Стоит ли переводить продукт, если он не приносит желаемого эффекта? Что называется, не забрало.
Два дня прошли в тягостном ожидании. Ни о какой работе не могло быть и речи, разве что сотрудники дружно отбывали рабочие часы, бестолково слоняясь по опустевшим коридорам санатория.
Долгожданный звонок раздался к вечеру следующего дня. К счастью, семья Доктора не пострадала. А из головы не выходили четыре человека, чья жизнь оборвалась так трагично и нелепо.
А в эти дни по городу носились машины со снятыми крышками багажников, потому что перевозимый груз был негабаритный. В багажниках, весело смеясь от беззаконного и безнаказанного разгула, сидели вооруженные до зубов бандиты.
Подобная картина была не нова.
Два дня назад, весёлая компания проводила досуг в ущелье. Ещё утром город жил обычной, размеренной жизнью. Ярко светило солнце. На пляжах нежились отдыхающие, регулярно сновали машины и рейсовые автобусы. Ничего не предвещало беды.
Выйдя из ущелья, нашим глазам предстала несколько иная картина. Час прошёл в томительном ожидании автобуса. Ни одной машины за это время не появилось в поле зрения. Не было ни таксистов, ни частников, желающих подзаработать. На улице не было даже случайных прохожих. Оставалось недоумевать, что же могло произойти такого, отчего вымер весь город? Не пели птицы, и замершая вдруг природа, своим тягостным безмолвием наполняла душу тревогой.
Оставалось одно – идти пешком. Путь был неблизкий, километров пять. Впрочем, по большому счёту, это не много. Но когда путь пролегает через безмолвный город, создаётся впечатление, что находишься в потустороннем мире, где всё привычное кажется искажённым и тоскливым.