– А у вас телефон отключён!
– А я на задании! – радужно доложился он, как генералу всех генералов, и весело прищурил и без того узкие азиатские глазки.
– Первый раз сажусь в машину, в которой просторно, – похвалили его Галина Сорокопудская и огляделась. – А… не заехать ли нам ко мне в гости? – сказала она, закинув ногу на ногу.
У Мирона Прибавкина от радости в зобу дыханье спёрло. Ни о чём подобном он и мечтать не смел, здраво полагая, что время для подобных экзерсисов ещё не наступило. Здесь же на тебе, пожалуйста, на блюдечке с голубой каёмочкой! «А продолжение банкета будет?» – едва не ляпнул он с пылу жару, но вовремя прикусил язык. Тут ещё загорелся зелёный свет, Мирону Прибавкину начали дудеть со всех сторон, и он, оторвав взгляд от шикарных ног Галины Сорокопудской, дал наконец газу и поехал. Куда только? К счастью! – ответил он сам себе.
– А на Поварскую! – казалось, угадала его мысли Галина Сорокопудская и очаровательно блеснула улыбкой.
И вдохновленный Мирон Прибавкин свернул на Новинский бульвар, дабы пассия его сердца не успела передумать.
Через три четверти часа он, пыхтя и отдуваясь, мокрый, как заяц в половодье, затащил два огромных пакета, которые они набили в ближайшем супермаркете, на четвёртый этаж и, когда вошёл, забыл закрыть рот: шикарная квартира оказалась с огромными панорамными окнами в гостиной, которые смотрели на густо заросший сквер. Было тихо и сонно, совсем не в московском стиле, в котором плавали редкие пылинки солнечного света. Хотелось разогнаться и поплавать вместе с ними и перевернуться, как придурковатый пёс, вверх брюхом.
– И это всё ваше?.. – спросил он глупо, и одна из сумок со звоном выпала из его рук.
– Да, – похвасталась Галина Сорокопудская, по-свойски, словно у них уже были близкие отношения, забирая у него сумки и направляясь на кухню, словно нарочно-нарочно подставляя его взгляду длинные-предлинные ноги с точёными, сухими голенями, – есть ещё терраса на крыше… – сообщила она, насмешливо оглядываясь через плечо.
– Мать моя женщина… – пробормотал Мирон Прибавкин, ужасаясь своей нищете, и поплёлся следом. – Здесь же можно жить коммуной, и ещё места хватит.
Как он ненавидел свою службу, на которой должен был протирать зад до конца дней своих. Его манила другая жизнь. Он не знал, какая, но только не кабинетного червя, и душа его терзалась между служебным долгом «как все» и тяжелыми сомнениями в правильности выбранного пути. Там, где-то, вдали билась и шумела совсем другая жизнь, полная красок, яркого неба, синего моря и прекрасных длинноногих женщин типа Галины Сорокопудской. Он не знал только одного, что часто прагматизм вступает в противоречие с моралью и ничего хорошего из этого не выходит и имеет прямое отношение к карме, а там уже как бог положит.