Через помойку я доковылял до своего промозглого логова. И с опозданием в полвека посмотрел «Окно»: https://www.youtube.com/watch?v=OGGc2w1DVcc.
Всю ночь мой плач дотарда перемежался спазмами эмфиземического кашля. Старческие слезы капали с седой щетины на истлевающую рванину порток. За зарешеченным оконцем логова выли шакалы соседних берлог.
Тупица! Не разгадал даже кавычек!
Ах, родные окна нашей юности… Тараканами и крысами мы расползлись из наших дивных и добрых дворов и домов, которые стояли окно в окно, по своим отдельным фазендам и именьям. Дорвались до вожделенных сапогов-шуб, до «поместий», до турций и франкфуртов. И закопошились там слепыми опарышами.
Нас больше нет там, в тех кирпичных коробках, где из окон виден сегодня только мертвый пейзаж. Там, где гнетущая пустота и могильная тишина. Где не раздастся гвалт дворовой ребятни, пинающей газонный мяч, где не слышен вечерний стук доминошных костяшек, где нет больше спокойных ветеранов, скучившихся вокруг дощатого, крашенного, скрывающегося в клубах «Севера» дворового стола. Где с балкона мамаша трубит зычно: «Ильдар, домой!» (а потом тихонько в халат: «Уже “Время” началось, а он еще и портфель не раскрыл…»). Где круглый год, призывая на смену, спозаранку гудят трубы «Матмаша», «Пишмаша», «Компрессорного», 416-го, 230-го… Где больше не задрожат окна и не встрепенутся чердачные голуби, когда взмывший с аэродрома 22-го завода «Белый Лебедь», пилотируемый Ее отцом, перейдет (всегда неожиданно – бум!!!) звуковой барьер; а потом, если безоблачно, над городом – почти в космосе – чертится белая реверсионная полоса…
Где в окне напротив никогда не мелькнет Ее Силуэт.
Доехали. Добрались до цели. Jedem das Seine.