Как-то мать сказала ему, что с неба смотрят глаза его деда с бабкой. И Андрей, ещё будучи мальчишкой, пытался выбрать, какие же из звёзд – самые родные для него. Иногда он был уверен, что видит именно их, иногда – вообще ничего не мог разглядеть сквозь туман и облака. Порой они светили как-то по-другому, и тогда он выбирал себе новые яркие точки. Мигая, они распускались в его воображении как неведомые небесные цветы.
Но любые звёзды он всегда считал своими хранителями, чем-то добрым и неизменным – тем, что держит на себе весь бездонный тёмный океан ночного неба.
Вот и сейчас, когда точки звёзд замерцали в дыре, он вспомнил своего деда, дедушку Федю. А когда перевёл взгляд на то место, где только что были гномы, увидел в тёмной стене лишь едва заметные тающие тени.
«Господи! – Андрей схватился за крестик, зашитый в левом кармане гимнастёрки, – Неужели я тронулся умом? Кто они? Показалось?» Он боялся всматриваться в окружающую темноту, но глаза помимо его воли обшаривали скудное пространство. Он не знал, ползти ли ему наружу или оставаться в норе, не знал, где найти себе убежище.
Через какое-то время, обессиленный от явившейся жути, он кое-как заснул, сжимая оловянный крестик в правой руке.
Утро выдалось по обыкновению серым, но ветер утих и дождик уютно шуршал по лесному ковру. Андрей, преодолевая себя, подполз к дыре, подтянулся на руках и высунул торс из норы. Ему показалось, что вдали он слышит залпы орудий. Почти не дыша, он вслушивался и вглядывался во все стороны, но ничего не уловил наверняка, выбросил тело на сырую листву и долго лежал, глядя в октябрьское небо, затянутое серебристо-серой паутиной, и ловил ртом пыльцу из дождевых капель. Вчера там, в небе, мерцали светлые точки, спасшие его от гномов, от отчаяния и сумасшествия. Сегодня верхушки гор утопали в густом тумане и на помощь вечерних звёзд рассчитывать не приходилось.
Он подполз к замаскированной с вечера пустой банке из-под тушёнки, на дне которой скопилось немного дождевой воды. Вода была ещё и во фляге, поэтому Андрей опрокинул содержимое жестянки в согнутую ладонь и умыл лицо. «Третий день», – подумал он. И беспокойство снова зашевелилось в нём, отдаваясь болью в ноге.
Спустившись в нору, он позавтракал холодной тушёнкой, сухарями и грушевыми сушками и, открыв вещмешок, достал из него небольшие походные шахматы. Разложив их на земле под световым пятном, начал партию, мысленно беседуя с Алексеем Петровичем – фельдшером из Бердичева, его постоянным партнёром по любимой игре.