Полицейский за стойкой медленно поднял брови. Он был широкоплеч, крепок, с тяжёлым лицом, на котором застыла привычка не верить в чужие истерики. Он видел подобных ей много раз – женщин, выбежавших из клубов, испуганных клиентов, заплаканных девиц в разорванных колготках. Но эта была другой. В её глазах не было привычного ужаса, страха перед мужчиной, перед побоями, перед очередной ночной разборкой. Там было нечто иное: настоящее, древнее, тот страх, который редко можно встретить у живых.
– Что? – спросил он, моргая, пытаясь уложить её слова в привычные схемы.
– Он исчез! – она шагнула к нему, сжимая кулаки, будто пыталась удержать что—то, что уже ускользало. – Просто… испарился. Там, в комнате. Он был… и его не стало.
Она знала, как это звучит. Безумие. Чистое, без примесей, без оправданий. Она сама бы не поверила в это, если бы не видела своими глазами. Если бы не чувствовала, как воздух в комнате сгущался, становился плотнее, затягивал, высасывал реальность.
Полицейский медленно выдохнул, откинувшись на спинку кресла. Он смотрел на неё с недоверием, но его опыт подсказывал ему, что здесь что—то есть. Может быть, не то, что она говорила, но нечто, что требовало внимания. Паника таких, как она, редко была наигранной. И хотя всё внутри него твердило, что это очередная ночная истерика, какой он видел уже сотни, что—то не давало ему отмахнуться.
– Сядьте, – сказал он наконец, кивнув на деревянный стул у стены. – И по порядку. Где это случилось? Кто исчез?
Она сглотнула. Её тело тряслось, как если бы холод добрался до самых костей. Ответить сразу она не могла, потому что знала: слова, которые она скажет, будут звучать нелепо. И всё же другого выбора у неё не было.
Кабинет следователя был тесным, прокуренным, с жёлтым светом настольной лампы, который делал лица в ней бледными и уставшими. По стенам тянулись пятна старой штукатурки, а на подоконнике стоял видавший виды вентилятор, лениво перегоняющий воздух, в котором витал запах дешёвого кофе, бумаги и усталости. Здесь пахло ночными дежурствами, полуразложенными делами, долгими, бессмысленными разговорами, когда преступник уже найден, а для отчётности всё ещё не хватает пары пунктов.
Женщина сидела на жёстком деревянном стуле, едва касаясь его края. Пальцы у неё дрожали, сжимая горячую кружку с остывающим кофе, но она не пила. Тёмная жидкость подрагивала от её дыхания, от тонкой, но нескончаемой дрожи, которая теперь стала частью её тела. Она знала, что сейчас они не поверят. Это было неизбежно. Они не могли поверить. Но её страх – это было нечто большее, чем простая паника, чем отчаяние человека, попавшего в беду. Он был чем—то совсем иным. Чем—то, что не умещалось в рамках этого кабинета, этой ночи, и всей этой жизни.