Дверей здесь не было. Всё пространство Лифтаскара было открытым. Ни одно помещение не закрывалось наглухо, ни одно ложе не скрывалось за стенами. Всё было создано для зрелища, для участия, для слияния.
Переходя из одного квартала в другой, можно было наблюдать, как функция зданий менялась, но их суть оставалась неизменной.
В одном районе возвышались храмы—бордели, здания с куполами, напоминающими округлые формы тел, увенчанные фигурами демониц, застывших в соблазняющих позах. Входы в эти здания были похожи на широко раскрытые пасти, внутри которых горели алые огни, маня вглубь.
Далее раскинулись дворцы—жертвенники, залы, в которых вершились ритуалы поклонения демоницам – безмолвные толпы существ, отдающихся культу, сцены, превращённые в нескончаемые церемонии.
На площади, ведущей к сердцу города, возвышалась великая пирамида, главный храм, в котором обитала владычица этого острова. Она царила над своими подданными, ожидая поклонения, живя среди нескончаемого акта, из которого никогда не выходила.
В каждом здании, в каждом камне, в каждой улочке Лифтаскара было одно – служение страсти. Этот мир не был построен ради чего—то большего. Он был создан для того, чтобы в нём растворялись те, кто однажды сюда попал.
Толпа текла по улицам Лифтаскара, сливаясь в единый поток тел, стремящихся к храму, возвышающемуся в самом сердце города. Здесь не было спешки, но в их движениях сквозило нетерпение, ожидание, доведённое до предела. Они несли свою дань – не золото, не подношения, а самих себя. Их шаги отдавались глухими ударами по камням мостовой, смешиваясь с низким, пульсирующим ритмом барабанов, задающих темп всему этому шествию.
Звуки переплетались в симфонию, в которой не было хаоса, но был ритм, подчёркивающий происходящее. Томные стоны, приглушённые вскрики, движения тел, шёпоты, дыхание – всё это становилось частью единого акта, сливающегося с музыкой города. Голоса множества существ, впитавшие в себя вожделение, поднимались к небу, растворяясь в тягучем, мерцающем свете Луны, извращенной формы.
Главный храм возвышался над ними, а его стены переливались влажным светом, отражая багровые всполохи, стекавшие с куполов и колонн. Его вход, раскинувшийся в широкой арке, словно звал внутрь, манил, приглушённо мерцая густым, насыщенным свечением, переливающимся, как масло на воде.