В ближайший выходной мы втроем, в сопровождении тети Лены, погрузились в автобус и отправились в горы. Я не помню, было ли это село с одноименным названием Пасека, или это было другое село, но пасека там была точно. И это было в Карпатах.
Сразу по приезду в село мой фотоаппарат вызвал невиданный ажиотаж среди местных ребят. Каждый хотел сфотографироваться. Сначала в одиночку, а потом вместе с друзьями. На первых порах я был даже рад своей неожиданной популярности. Но через пару десятков снимков внутри фотоаппарата что-то хрустнуло, и я с огорчением понял, что моя фотосессия на этом завершилась. То ли пленка просто закончилась, то ли, что еще хуже, она оборвалась. В любом случае я понял, что больше ни одного кадра мне получить не удастся. Но желающих сфотографироваться ребят как будто и не убавлялось. Больше того, когда я попытался объяснить, что никого сфотографировать я больше не смогу, на меня стали сильно обижаться. Появились очень недовольные местные мальчишки, которые уже сжимали кулаки, и продолжением этого, вполне возможно, случилась бы драка. И тогда я совершил свое первое должностное «преступление».
Я продолжил фотосессию. Когда я сделал еще с полсотни щелчков фотоаппарата, количество желающих сошло на нет, и, даже не поинтересовавшись, когда будут готовы снимки, все энтузиасты разошлись. Правда, Рубанов заподозрил неладное и поинтересовался, как это мне удалось сделать так много снимков на одну пленку. И я ему честно во всем признался.
Когда мы пришли, наконец, на пасеку, я засунул свой фотоаппарат поглубже в сумку и больше о нем не вспоминал. По приезду домой, я все-таки проявил злополучную пленку, но оказалось, что она засвечена. Вся до последнего кадра.
Мы поселились в избушке пасечника, сооруженной в прямой видимости от ульев. Пасечник, дальний родственник или даже просто знакомый тети Лены, особой заботой о нас себя не утруждал. Он приходил нас проведать раз в день, приносил свежий хлеб и банку парного молока, проверял, все ли в порядке с пчелами, и отправлялся в село, где у него, очевидно, были более важные дела.
А мы всю неделю наслаждались абсолютной свободой. Мы купались в соседнем крохотном ручье, где из камней была сооружена небольшая запруда, в результате чего вода в нем доходила до колена. Регулярно питались. Пасечник оставил нам достаточно свежего меда из первой выемки, и мы объедались им, что называется, «от пуза». А со свежим хлебом и молоком это было просто пиршество. Ссорились, в силу различий в домашнем распорядке и привычках, мирились, в меру баловались. И вместе отбивались от пчел, когда те в обилии прилетали к нам, привлеченные запахом ароматного меда. Поначалу мы еще как-то реагировали на каждый довольно болезненный укус, а потом привыкли, и только не без ехидства посматривали друг на друга, замечая значительные изменения на наших лицах.