Насколько я могу припомнить, было всего двое мадьяр. Так здесь называли венгров. Мокан и Матола. Их было так мало, возможно, потому, что на улице Кирова была венгерская школа.
И еще я помню, что ежедневно по городской радиосети два часа шли новости на венгерском языке.
Из интернета узнал, что восточноевропейских евреев именовали «ашкенази», и говорили они на идише. Идиш – это восточный диалект средненемецкого языка с большой примесью еврейских, тюркских, славянских и иных слов.
Немецкий язык нам преподавал настоящий немец – Морис Менделеевич, высокий, курчавый, темноволосый. Немцев среди детей в нашем классе не было. Правда, говорили, что где-то в другой части города довольно компактной группой проживали швабы. Морис Менделеевич был прекрасным преподавателем. Со словарным запасом и произношением, поставленным этим учителем, я имел твердую пятерку по немецкому не только в старших классах в Светловодске, но и в институте. На уроках немецкого по известной причине особенно выделялись наши евреи: Айзнер, Апфельдорфер, Розенфельд и другие. Все они были ярко рыжие. Высоких оценок в четверти по немецкому ни у кого из них не было. Дело в том, что Морис Менделевич практиковал не только разговоры исключительно на немецком на своих уроках, но и диктанты. Если разговорный язык у наших ашкенази был вне конкуренции, то самая высокая оценка за диктант была двойка, а чаще, вообще, единица, которые Морис Менделеевич с иезуитской жестокостью непременно выставлял в журнал.
Дудка
Мой одноклассник был Давид Розенфельд, а все его называли – Дудка.
Дудка был огненно-рыжий и конопатый.
За лето Дудка сильно вытянулся.
Я встретил его в средине августа и заметил, что он стал выше меня на целую голову. Дудке я обрадовался и тут же предложил пойти со мной на ночную рыбалку.
– А кого ловить будем? – спросил Дудка.
– Карпа на «военном» озере, – ответил я.
Он сразу согласился. Позже я не один раз пожалел о своем предложении, но сейчас был доволен. Дело в том, что у нас было два велосипеда: взрослый и «Орленок». Дудка уже явно дорос до взрослого.
До «военного» озера от города было километров пять, на велосипедах мы добрались довольно быстро. «Военным» оно называлось потому, что стояло на балансе воинской части.
Как обычно, я зашел к знакомому сторожу Игнату, отдал охотничий билет отца, заплатил положенную за одну рыбалку сумму, не помню – то ли один, то ли три рубля, и спросил, на что клюет карп. Услышав, что на вареную кукурузу, довольно кивнул. Накануне, готовясь к рыбалке, я долго варил несколько початков, достигших молочно-восковой спелости. На вопрос Игната, где буду ловить, я махнул рукой в сторону противоположного берега: