Мэрилин загнала велосипед в гараж и принялась ощипывать сухие листья на анютиных глазках. В доме ее заждался Лумис.
– Здравствуй, дружочек! – Мэрилин почесала его за ушами. Они с Дэвидом неуклонно превращались в клишированных «собачьих папочку с мамочкой» – возрастную пару, чье гнездо опустело, и едва последний птенчик упорхнул за высшим образованием, как вся любовь излилась на лабрадора.
– Привет, дорогая! – крикнул Дэвид.
Лумис рванул по коридору на хозяйский голос, Мэрилин последовала за ним. У двери помедлила. Муж сидел к ней спиной, и Мэрилин несколько секунд рассматривала трогательный поределый пух на его шее и лысину, расплывчатую, как галактика, ползущую от темечка вниз.
Дэвид ей больше не нужен; осознание кольнуло иголочкой маленькой измены. Вот он склонился над несколькими редкими изданиями, по левую руку – горка фисташковых скорлупок. Неряшлив стал – должно быть, результат многолетней пассивной агрессии, с какой Дэвид возил мокрой губкой по усыпанной крошками столешнице и выбирал, тяжко вздыхая, из сливного отверстия белокурые и каштановые волосины. Неряшливый, косный, не по возрасту похотливый – таков ее муж. Он поднялся из-за стола, чтобы поцеловать Мэрилин. Стряхнул с рубашки тонкие шелушки – и в этот миг мысль обрела форму: «Ты мне не нужен». Мэрилин увернулась, поцелуй пришелся меж бровей, но Дэвид настроился на большее – запустил пятерню ей в волосы, другой рукой обнял за талию, прижал к себе, губами раздвинул ее губы.
– М-м… – Мэрилин вырвалась. – Кажется, у меня простуда начинается, милый.
Вранье, притом бессмысленное. Кто-кто, а Мэрилин с Дэвидом чихать хотели на инфекции. Активно обменивались микробами – отпивали друг у друга кофе, по очереди откусывали от тостов, порой даже зубные щетки путали, когда, намаявшись за день, не имели сил включить в ванной свет и разглядеть, где синяя щетка, а где зеленая. Дэвид хвастал, что иммунитет у него как у аллигатора. Мэрилин же все равно постоянно недомогала – из-за девочек с их вечно липкими ладошками, грязными салфетками, с бесконечным доеданием макарон из детских тарелок. Словом, заразы они не страшились. Услыхав неуклюжую отмазку, Дэвид опешил.
И вправду ей Дэвид не нужен? Глупости. Очень даже нужен. На молекулярном уровне – а это самая глубокая из человеческих привязанностей. Ей просто помощь Дэвидова не нужна. И тело не нужно. Как в послеродовой период. Как во времена, когда три старшие девочки были маленькими (все разом) и когда они, опять же все три разом, были в подростковом возрасте. Мэрилин, хронически усталая, не имела сил на активность, подразумевающую даже вялый телесный отклик.